Честную цель визита. Горгульи никому не передавали информацию, но ни за что не впустили бы внутрь того, кто замышлял дурное, был изначально намерен лгать и способствовать побегу.

– Аврора Карпова, княжна Карповская, первая этого имени. Магически несовершеннолетняя, в сопровождении брата.

– Це-е-ель… – прошипела правая.

– Визи-и-ита… – договорила левая.

– Узнать, какого драного тролля тут происходит! – в сердцах заявила обеим каменным мордам, покрепче вцепляясь в локоть Арта. – Выяснить, в чем обвиняют моего отца и о какой опеке идет речь!

– Проход-и-и-ите… – кивнули обе, впуская нас в огромный, ярко освещенный зал.

Мы оказались сверху, на самом дальнем ряду от центра, где заседал сам Совет. Места были по большей части заняты. Мы нашли пару свободных кресел, обитых черным бархатом, и быстро на них упали.

Все это чем-то напоминало театр. Абсурдный, нереальный. Зрители терпеливо ждали начала представления, тихо перешептываясь и поглядывая вниз. Туда, где вот-вот должно было развернуться жуткое действо. С моими родителями и мерзким графом Вяземским в главных ролях.

Прошло десять минут, а отвратительное «представление» все не начиналось. Я уже успела дыру проделать в бархатной обивке. Пыхтя праведным возмущением, рассмотрела все лысины и благородные седины магов, сидевших в первом ряду.

Повертев головой, нашла макушку крестного в нескольких метрах от нас с Артом. Откинулась в кресле, отгородившись от Фридриха дородной дамой в золотистых рюшах и перьях. Неужели в суд принято наряжаться, как на бал?

– Не ерзай, непоседа, – проворчал брат в мое ухо. – Если будешь так вертеться, отец нас заметит. И столица магического сообщества может не устоять.

– Мне тут все равно никогда особо не нравилось. Слишком шумно, холодно и столько правил…

Я покосилась вниз, на чернявую папенькину макушку, отмеченную парой седых штрихов у висков. У него хватало забот и без нас.

На матери, сидевшей на низком неудобном диванчике, совсем лица не было. Бледная кожа пугающе контрастировала с элегантным темно-бордовым платьем. Ей, как и мне, непросто давалось ожидание неизвестного.

Отец грел ее руки в своих и что-то успокаивающе говорил. Я могла вообразить себе его густой, уверенный голос. И даже на расстоянии от этой картины мне становилось немного спокойнее.

– Скажи, как захочешь уйти, обезьянка, – хмуро предложил брат, но я только нервно мотнула головой.

Не уйду. Мама сидит, и я буду.

– Не называй меня обезьянкой, – отрешенно пробормотала, просто чтобы не молчать.

Арт, конечно, предпочел бы сидеть угрюмым сычом и дальше. Мне же, чтобы унять нервную дрожь в коленях, нужно было с кем-то болтать.

– А кем еще? Ты вертишься, как мартышка, – пожал плечами брат. И насмешливо так добавил: – А уж как прыгаешь!.. Тролля можешь завалить на лопатки. Сам видел.

Я резко повернула к нему голову и прищурилась. Это так совпало про тролля или негодник снова копался в моих мыслях? Очень, очень мне не хватало маминого медальона с «Ментальным щитом».

– Вынь свои уши из моей головы, Арт, – строго приказала невозмутимому парню.

Со мной опасно ссориться. Я ведь и чесоточный порошок в белье могу подсыпать, и заштопать что-нибудь лишнее.

– С радостью. Есть вещи, которые я не хотел бы знать о моей сестре.

– Это взаимно, – грозно засопела. – Ну и… что у тебя с Рейной?

– Ава…

– Что? Мне нужно чем-то себя занять, пока на кресле еще осталась обивка, – я расправила юбку и заставила себя сидеть смирно. Не подпрыгивая и не вертясь волчком. Удавалось мне это паршиво. – Так у вас все серьезно?

– Не знаю, – сухо бросил Арти.

– Врешь, – припечатала я и проницательно заглянула в черные демонические очи. – Как можно не знать, нравится тебе человек или нет?

– А ты везде видишь романтику, да? – хмыкнул брат.

– Я? – поперхнулась изумленно.

Как обо мне можно такое подумать? Я вообще о серьезных отношениях не задумывалась до… вот этого вот всего. Троллеподобного.

И ведь насколько легче жилось! Да, меня иногда волновали кудряшки и ямочки на щеках господина Хайва… но от них никогда не было больно. Его слова не ранили и не расковыривали в груди вулканический кратер.

– Ты, ты… Я не говорю, обезьянка, что чувства – это плохо. Но в моем случае это лишнее. Эмоции туманят разум. Из-за них творишь… глупые вещи, – брат уселся поудобнее, сложил руки в замок и опер на них подбородок. – Останься я в патруле на Рождество, может, и заметил бы что. Помог бы Макферсону, не дал бы похитить Дорохова. А теперь они оба в лечебнице.