Шрифт:
– Но ведь надо почтить старину и традицию! Не нами положено, не нам и отменять!
Сколько за эти годы было написано на тему поста, богослужебного устава и православного благочестия! Но все реплики и призывы упираются в один суровый факт: необходимо творческое усилие Церкви и политическая воля церковного руководства, чтобы навести здесь порядок, сделать нашу религиозную жизнь более понятной, честной и логичной, иначе все эти статьи и книги будут иметь тот же эффект, что и поклейка обоев в горящем доме.
Однажды меня отправили получать водительские права, и я был потрясен открытием нового мира знаков и значений. Водитель машины находится в ином семантическом поле, нежели пешеход. Оказывается, сорок лет я жил в параллельном мире! Конечно, мне было известно, что улицу переходят на зеленый свет, но что такое разделительная полоса, двойная сплошная и знак «Движение без остановки запрещено» – я не знал.
Я беспечно бродил по тротуарам, а в это время дорога жила своей насыщенной знаками жизнью. Здесь нельзя поворачивать налево, тут запрещена стоянка. Если желаете идти на разворот, придется проехать до кольца, только не забудьте, что приоритет у того, кто уже на кольце.
Религиозная жизнь – это тоже система знаков. Ведь религия только об этом – об обнаружении в знаке, означивании значительного, самого значительного, что только есть на свете. То есть о Боге и о человеке.
Религия – словно дорога со своей разметкой, знаками и светофорами. Согласен, не самая удачная метафора, потому что сразу думаешь: какую же службу несут батюшки и епископы в этой объемной метафоре, «священники с большой дороги»? Но только представьте себе, что из глубокого уважения к трассе, которая помнит образцы героизма и доблести, из чуткой памяти к священному прошлому мы не меняем на этой дороге ни знаки, ни разметку!
Конечно, появились скоростные автомобили, дорожное полотно благодаря новым технологиям стало более прочным, люди лучше осведомлены и образованны, улучшились средства связи, и, совершенно естественно, появились новые знаки, нанесена свежая разметка. Вот только рука не подымается убрать старое, проверенное и уважаемое, с которым так много связано. И рядом с новым знаком по-прежнему стоит старый, и, рисуя новую разметку на асфальте, мы с чувством глубокого уважения обновляем и старую, которая, правда, противоречит новой, даже требует противоположного, – но ведь это настоящая старина, проверенная временем!
И автомобилист несется на свой страх и риск, потому что не может не ехать, – но и не в силах понять, где старый знак, где новый, и почему его штрафуют, и как случилась эта авария, и как так происходит, что на такой уважаемой трассе столько катастроф и столкновений и, главное, совершенно дезориентированы и водители, и пешеходы, и инспектор.
– Ты что, не видишь, что тут поворота нет?
– Так вот же знак – можно было поворачивать!
– А рядом какой стоит? Нет поворота!
– Так по какому знаку ехать, по старому или по новому? Хотя бы старый уберите!
– Как же мы его уберем? Он тут, знаешь, сколько стоит? С этим знаком столько всего связано! Не тобой поставлено, не тебе и трогать!
– Так ведь люди разбиваются!
– Потому что народ темный, учиться не хотят!
– А как учиться, если у вас и разметка на полдороги – и две сплошных, и прерывистая, и снова сплошная!
– Люди помудрее нас с тобой были, когда разметку ставили. К тому же народу очень нравится, когда старину чтят. Я бы вообще запретил по дорогам ездить. От ваших машин только суета. Копоть на древних знаках оседает да разметки священной из-за машин не видно. А ведь недавно отреставрировали! Если бы не такие, как ты, знаешь, какая бы у нас дорога была? Загляденье! Все бы хорошо, только люди мешают!
Мне этот выдуманный диалог напоминает воздыхания одного знакомого батюшки, который тосковал по «бесчеловечной службе», когда в храме был только он и регентша, которая все вычитывала, «не щадя живота своего».
И «маливались» они часов по пять, а потом чай пили у матушки Синклитикии из самовара.
Вот только дорога – чтобы ехать, ее строили не ради знаков и разметки. И если мы хотим, чтобы она была живой и служила своей цели, рано или поздно придется навести на ней порядок. Ведь Церковь – несущееся сквозь века ликование о Господе Воскресшем, и детям Божиим не нужно специальное разрешение на радость, если Христос посреде нас!
Многогрешные коты
Когда я начал ходить в церковь, то долго искал, как называется то, что так мешает мне жить, и, наконец, выдохнул с облегчением, потому что слово было найдено – «благочестие»! Вот оно какое! Всего одиннадцать букв, но какой объем, какая тотальная всеохватность! Самое неприятное, что только есть в религиозной жизни, – все сошлось в одном термине!
В это трудно поверить, но именно такие сложные отношения у меня были с благочестием в те далекие времена. Церковным человеком я сделался в 1990 году, и за тридцать лет из врага и критика благочестия превратился в его горячего защитника – и в это поверить еще труднее!