Шрифт:
– Откуда, братцы?
– начал Глеб.
– Из Серпухова, - отвечал один из шерстобитов.
– Гм! Понимаю…
– А мы из Шушелова! Знаешь Шушелово?
– сказал Нефед.
Молодой парень замигал глазами и заранее раскрыл рот.
– Слыхать слыхал, а бывать не бывал, - произнес Глеб.
– Далече отселева?
– Да, ништо - рукой не достанешь.
Все засмеялись.
– Он оттедова - все шерстобиты оттедова, - подхватил прежний шерстобит.
– Куда бог несет?
– В Рязань… Не то чтобы в самый город, а подле, в деревню. Все идем в одно место, - отвечал шерстобит.
– Та-а-к, - пробормотал Глеб.
– Батюшки, - заговорила неожиданно тетка Анна, - не встречали ли, касатики, наших ребят?
– А то как же! Вестимо, встретили: "Кланяйся, говорили, маменьке, целуй у ней ручки!" - начал было Нефед к неописанному восторгу молодого парня.
Но Глеб перебил его:
– Глупая! Разве не видишь: смеются! Хошь бы и встретили, они нешто наших ребят знают? Чай, на лбу не написано!..
– Да я так только… батюшка… авось, мол, они…
– Ступай-ка, ступай лучше! Полно вздор-то молоть!
– перебил муж, слегка поворачивая жену за плечи.
– Ступайте и вы, бабы! Что тут пустое болтать! Пора за работу приниматься.
– А что, примерно, любезный, не Глебом ли вас звать?
– спросил вдруг один из шерстобитов, человек сухощавый и длинный как шест, с плоскими желтыми волосами и бледно-голубыми глазами, вялыми и безжизненными.
Он выглядывал до того времени из толпы товарищей, как страус между индейками; говорил он глухим, гробовым голосом, при каждом слове глубокомысленно закрывал глаза, украшенные белыми ресницами, и вообще старался сохранить вид человека рассудительного, необычайно умного и даже, если можно, ученого.
Глеб дал утвердительный ответ.
– Вам, любезный человек, примерно, то есть, поклон посылают, - с достоинством проговорил рассудительный шерстобит.
– Кто ж бы такой?
– Станете проходить, говорит, через Оку, по дороге к Сосновке, увидите, говорит, рыбака Глеба Савинова, кланяйтесь, говорит, и нижайше…
– Ну, пошел, пучеглазый, размазывать! Тянет, словно клещами хомут надевает!
– грубо перебил Нефед.
– Кланяться наказывал тебе старичок из Комарева… Кондратьем звать… Вот те и все!
Долговязый шерстобит презрительно отвернулся; несмотря на всю свою рассудительность, он, как видно, был из числа самых щепетильных, обидчивых. Чувство тончайшей деликатности, заставлявшее его говорить всем вы, было сильно оскорблено грубостию Нефеда.
– А, да! Озерской рыбак!
– сказал Глеб.
– Ну, что, как там его бог милует?.. С неделю, почитай, не видались; он за половодьем перебрался с озера в Комарево… Скучает, я чай, работой? Старик куды те завистливый к делу - хлопотун!
Шерстобит закрыл уже глаза и хотел что-то промолвить, но Нефед снова перебил его.
– Об делах не раздобаривал: наказывал только кланяться!
– сказал Нефед.
– Ну, что ж мы, братцы, стали?
– добавил он, приподняв пилу.
– Пойдем к избам! Сват Глеб не поскупится соломой: даст обложить лаптишки.
– Что ж? Посидите. Можно и соломы дать, - проговорил Глеб, медленно поворачиваясь спиною к реке и направляясь к тому месту, где прежде работал.
Прохожие подняли свои мешки и пошли за ним.
– Ну, а как, сват Глеб, как у тебя насчет, примерно, винцо есть?
– неожиданно сказал Нефед, покрякивая и прищуривая левый глаз.
– Нет, мы этим не занимаемся.
– Пустое самое дело!
– глубокомысленно заметил рассудительный шерстобит, но так, однако ж, чтобы не мог расслышать этого необразованный Нефед.
– Полно, сват! Э! Ты думаешь, на мне кафтанишко-то рваный, так уж я… Я ведь не даром прошу, - приставал Нефед.
– Знамо, что не даром, - насмешливо возразил Глеб.
– Не осуди в лаптях: сапоги в санях!.. Да с чего ты так разохотился: стало быть, денег добре много несешь?
– Давай только; за этим не постоим!
– крикнул Нефед, торопливо вынимая трубчонку и выворачивая при этом пустой карман.
Раздался хохот.
– В кармане-то у него, видно, сухотка.
– Всего одна прореха и есть!
– Хвать в карман, ан дыра в горсти!
– Эх ты!
– вымолвил Глеб, усмехнувшись.
– Чего зубы-то обмываете!
– сказал Нефед.
– С собой, знамо, нету: опасливо носить; по поште домой отослал… А вот у меня тут в Сосновке тетка есть; как пойдем, накажу ей отдать тебе, сват, за вино… Душа вон, коли так!
– Как ее звать-то? Я в Сосновке всех знаю.
– Матреной… Первая изба с краю…