— Когда ты собиралась признаться, что тебя ищет Стрельцов?! — прижимая меня к стене впивается свирепым взглядом. — Это он? Ты от него скрывалась? — заваливает вопросами, не успеваю дать ответ ни на один из них.

— Я, — тихо шепчу.

— Что я? — свирепеет мужчина. — Что, Яся? — отходит от меня, проходится по кабинету. Я вся дрожу.

Марат ерошит волосы руками, хватается за голову. Он вне себя от злости, Торковский с трудом сдерживает себя.

— Я не могла, — всхлипываю. — Я подписала документы о неразглашении, — не получается задушить новый всхлип.

Горько. Как же мне горько от осознания собственной никчемности! Ни рассказать, ни поделиться проблемами. Я ничего не могу! Совсем!

— Да посрать мне на них! — кричит на меня. — Это всего лишь тупые бумажки! Задницу ими подтереть, да и все!

Марат вне себя от бешенства. Он ходит из стороны в сторону, ни на секунду не останавливается. Я же, напротив, ногами вросла в пол и не могу сдвинуться с места.

— Благодаря этим сраным, как ты называешь, бумажкам, я до сих пор жива! — вспыхиваю.

Как Марат не понимает, что если я ему расскажу правду, то и его самого втяну в свои беды? Мне нельзя… НЕЛЬЗЯ говорить!

— Ты до сих пор жива благодаря моему брату и своему невероятному везению! — подходит вплотную, нависает надо мной. Рычит. — Именно Давид подобрал для тебя оптимальное убежище и самый безопасный город, какой только мог найти. Но и тут ты умудрилась вляпаться по самые уши! Настолько сильно, что мой брат был вынужден все бросить и заняться твоей безопасностью. Снова!

— Почему? — хлопаю ресницами. Не понимаю.

От переживаний во рту пересохло, говорить тяжело. Думать и подавно.

На негнущихся ногах подхожу к небольшому столу, наливаю стакан воды и осушаю его за несколько глотков. Становится чуточку легче.

— У твоего брата помимо меня есть масса своих собственных проблем и забот, — смотрю прямо на Марата. Мой голос лишен эмоций, в голове пустота.

Я рада, что моя психика, наконец, решила как ей будет лучше. И вместо истерики и рыданий, она отключила душевные переживания. Заморозила их.

— Ты права. У Давида много своих проблем, — цедит сквозь сжатые зубы. На скулах подрагивают желваки. — Но он бросил все и приехал сюда, как только я его попросил.

Глаза в глаза. Переживания душат. Ни он, ни я не готовы поддаться и отступить.

Стоим напротив, взгляды пылают. Внутри каждого из нас ярким огнем горит праведный гнев.

— Моя любимая женщина на волоске от смерти. Жизнь моих сыновей под угрозой. И вместо того, чтобы прийти и попросить помощь, ты продолжаешь молчат! — бьет словами наотмашь.

Кусаю губы до крови. Сердце в клочья. Больно до жути! Словами не передать.

Делаю резкий глубокий вдох, прикусываю изнутри щеку. Смотрю на Марата и… продолжаю молчать.

— Ты долго еще будешь правду от меня скрывать?! М? — не скрывает своего гнева мужчина. Его энергетика настолько сильна, что в буквальном смысле сбивает с ног.

— Я уже отвечала на твой вопрос, — мой голос глух и тих. Чувствую себя обреченной.

Пусть я пойду на дно, но Марат и наши мальчишки останутся на берегу. За собой их я не потащу.

Никто не знает, что я родила от Торковского. Значит, у наших детей есть шанс на спасение.

Пусть меня загнали в ловушку, вот-вот и я угожу в ловко расставленный капкан. Это судьба и ее не изменишь. Но мои дети будут жить. Им ничего не будет угрожать. А я… Я навсегда останусь в их сердцах. Любящей их больше жизни матерью.

— Ты можешь сколь угодно стоять напротив меня и орать, — продолжаю совершенно спокойным голосом. Каждое мое слово причиняет Марату неимоверную боль, он даже не скрывает этого. — Все равно не сможешь меня заставить рассказать тебе правду, — подбородок дрожит, сердце раненой птицей бьется в груди. — Меня не спасти. Ты это знаешь. Прошу лишь об одном, забери наших сыновей и… — вдох. Выдох. — Меня отпусти.

— Нет! — от грозного рыка Марата дребезжат стекла в шкафах. На уровне моего лица в стену со всей силы врезается кулак. Потом еще раз. И еще.

Марат разворачивается, рычит, ярость перекрывает. Он словно дикий раненый лев, которого заперли в клетке и не хотят выпускать.

На пол летит мебель, она разбивается, пол устилают щепки, осколки стекла. Смотрю на разруху сквозь пелену слез и переживаю за своего любимого человека. Лишь бы Марат на них не наступил.

— Твою мать! Ярослава! — возвращается ко мне, я вся дрожу. — Я могу тебя защитить, как ты этого не понимаешь! Я. СМОГУ!