Или же — те, кто захватил санаторий, хотели представить дело так, будто Ньютон — это и есть герр Асс. Никто не думал, что Алексей Берестов вернется в Москву так быстро. Для этого Ньютону пришлось переложить обязанности коменданта «Нового Китежа» и начальника его службы безопасности на другого человека — того самого полицейского по имени Алекс, который сох по Ирме фон Берг. Ньютона сегодня в середине дня ссадили с поезда и доставили в Москву на электрокоптере, когда стало известно о захвате санатория. Но сделать это удалось только благодаря тому, что «Новый Китеж» в этот момент делал остановку в Ярославской губернии — откуда до Первопрестольного града было рукой подать.

«Когда всё это закончится, — зло подумал Ньютон, — не поленюсь — схожу на ЕНК и найти того журналюгу, который меня подставил». Но — тут же поправился себя мысленно: если всё это закончится.

От размышлений его отвлек полицейский полковник.

— Дама полетит с нами? — поинтересовался он.

— Полечу, — вместо Ньютона ответила Ольга Булгакова.

Они забрались в электрокоптер, и машина поднялась в воздух.

3

Не один только Алексей Берестов размышлял в ту рождественскую ночь о Едином новостном канале — медиа-гиганте Евразийской конфедерации. Сашка Герасимов, которого вместо пресловутого санатория вернули домой, к родителям, думал о том, что всё произошедшее случилось не просто так. Теперь, когда до него никому нет особого дела, когда все заинтересованные в нем представители «Перерождения» отвлеклись на другое, у него, Александра Герасимова, наконец-то появлялась возможность отправиться на ЕНК и рассказать всему миру правду о безликих. Ну, и что с того, что теперь его имя официально — Седов Сергей Сергеевич? Вон — Максим-то Берестов сколько времени ломал перед ним, Сашкой, комедию: изображал безвестного доктора. И — ничего, всё сошло ему с рук. Так стоит ли переживать Сашке? Уж наверняка тележурналисты его историю дадут в прайм-тайм: безликий, сумевший прожить пять лет после трансмутации и благополучно прошедший затем процедуру реградации. Наверняка они и не спросят, легально он эту процедуру проходил или — не совсем.

А в это время на другом конце Москвы, в номере гостиницы «Ленинградская», Филипп Рябов, выглядевший теперь как президент всесильного «Перерождения», размышлял о том, какого дурака он свалял. Он-то хотел, чтобы Макс выступил на ЕНК и заявил, что право контроля над технологией реградации ему не принадлежит, потому-то он и инициировал начало её нелегального применения. Филипп Рябов рассчитывал, что Настасья убедит Макса это сделать — назовет это в качестве условия восстановления их помолвки. Но — его дочь и двух слов не сказала ему с тех пор, как стало известно о захвате того санатория и о том что Макс обменял себя на заложников. Таких полыхающих гневом глаз Фил не видел у Настасьи еще никогда. И — она тотчас напомнила ему, что именно так глядела в последнее время Маша, её мать. Да, Настасья явно проклинала тот миг, когда позволила себя уговорить — и отправила Максу то сообщение. Она порвала со своим женихом — а теперь неясно было, сумеет ли она когда-нибудь объясниться с ним и поведать, что подтолкнуло её к такому поступку.

Настасья долго разговорила с кем-то по проводному телефону, но произносила слова так тихо, что Фил только сумел понять: говорила она с женщиной. И спрашивать, с какой именно, он не рискнул.

Один только Гастон поглядывал на Фила сочувственно. Но — он, в общем-то, на всех так глядел. И, к тому же, понятия не имел, что натворил сегодня человек, оказавшийся с ним рядом. Человек, который сделался врагом и хозяину черного пса, и его хозяйке.

4

Берестов-старший продолжал читать и в вертолете. И они как раз подлетали к башне-небоскребу, где находилась штаб-квартира ЕНК, когда Алексей Федорович добрался до последней в пьесе реплики. Дараган — авиатор, сбивший самолет Аса-Герра, — обращается к химику Ефросимову: «Эх, профессор, профессор!.. Ты никогда не поймешь тех, кто организует человечество. Ну что ж… Пусть по крайней мере твой гений послужит нам! Иди, тебя хочет видеть генеральный секретарь».

И Ньютон решил, что мерзавец герр Асс, назвавший именем персонажа булгаковской пьесы, выбрал эту пьесу не только из-за него, Алексея Берестова. С помощью такого выбора он еще и передавал послание. Давал понять, что служит он тем, кто организует человечество. Или уже послужил им когда-то. А теперь вынудит служить этим организаторам и Максима Алексеевича Берестова.

«И всё-таки я не могу понять, — убирая листы с текстом пьесы в картонную папку, подумал Ньютон, — с какой стати герр Асс фактически предупредил меня, что я окажусь под ударом? Возможно ли, что он ведет какую-то свою, самостоятельную игру? Или он просто исполнитель воли того, кому отчего-то вздумалось загадать мне загадку?..»

Конечно, ответа на этот вопрос у Ньютона не было — равно как и не было возможности искать его. По крайней мере — в ближайшее время. Ольга издала вдруг какой-то гортанный звук горлом, словно ей внезапно перестало хватать воздуха, и сквозь стекло вертолетной кабины указала вперед: туда, где виднелись гигантские тарелки-антенны на крыше здания ЕНК. Даже ночью здание это источало ярчайший свет, от которого даже ночное небо над ним становилось из темно-фиолетового блекло-синим.

Алексей Федорович проследил взглядом направление, которое она указывала — и чуть рот не разинул от изумления.

Идеально круглая тарелка одной из антенн была рассечена надвое по вертикали черным силуэтом: на парапете крыши стоял мужчина — на фоне этой тарелки сильно напоминающий фигуру на мишени. И по бесчисленному количеству телевизионной аппаратуры и журналистов на крыше нетрудно было догадаться, что о его присутствии здесь знает уже весь ЕНК. Даже с воздуха было понятно: все телекамеры в данный момент работают. И демонстрируют не только Первопрестольному граду, но и всему миру плакат, который мужчина держит в широко раскинутых руках:

Вопреки первоначальным опасениям Ньютона, прыгать вниз человек не планировал. Да и не мог он ничего планировать в своем теперешнем состоянии. На том месте, где раньше у него было лицо, белела лишь плоская маска из плоти. Даже капюшон зимней куртки, наброшенный ему на голову, этой жуткой личины скрыть не мог. Но даже не это более всего поразило Ньютона. Надпись на плакате, который кто-то вручил безликому, гласила: Во всем повинен отец. Покарайте его!

— А что же — охрана здания? — спросил Ньютон; его горло будто веревкой стянули. — Я имею в виду: кто пустил его на крышу?