Судя по обновившемуся за его короткое отсутствие интерьеру, яйцо тоже не любит грейпфруты. Вместо того чтобы им полакомиться, существо, похоже, раз за разом поднимало фрукт над головой и со всей силы, на которую только были способны его руки, впечатывало его в столешницу. Размозжив грейпфрут, оно, по всей видимости, не успокоилось и принялось крошечными желтыми кулачками вдавливать его ошметки в деревянную поверхность стола. На поверку грейпфрут оказался не таким уж и сухим: об этом свидетельствует и расползшаяся по столу влажная измятая кожура, и выкрашенные соком и мякотью пол, стены и шкафы. Айзек, чуть дыша, с трудом сдерживая рвущийся из груди крик, пытается оценить масштабы бедствия. Его губы плотно сомкнуты, кулаки сжаты. Осторожно переступая через кусочки развороченного грейпфрута и лужицы сока, он пробирается к яйцу и нависает над ним. В глазах существа, все еще наполовину скрытого столешницей, читается вызов.

– Уаууу.

– Настолько не любишь грейпфруты?

– Уаууу.

– Можно было просто сказать.

Айзек медленно тащится к кухонному шкафу. Дрожащие руки и ярость, с которой он распахивает дверцу, выдают его истинные чувства. Он производит столько грохота, что даже саксофонист, будто в растерянности, на мгновение прерывается. Пока дверца жалобно дрожит на петлях, Айзек копается в шкафу, тасуя банки и контейнеры, в поисках чего-нибудь, что могло бы понравиться существу. Его выбор падает на початую пачку уже зачерствевшего печенья.

– Вот, – бормочет он, возвращаясь к столу и швыряя на него свою добычу. – «Хобнобс» [16] . Все любят «Хобнобс».

Существо смотрит на Айзека, хлопая огромными глазами. Затем, словно желая проверить его теорию, кладет упаковку в рот. Айзек не дает ему сомкнуть челюсти, разжимает влажные десны, открывает спасенную пачку и протягивает яйцу одно печенье. Существо подносит его к свету, как до этого подносило грейпфрут. На секунду оно замирает, держа печенье в покачивающейся, как марионетка на извивающейся пушистой нити, желтой ладони. За мгновение до следующего движения яйца Айзек понимает, что оно готовится сделать.

– Не…

– Уаууу!

Существо поступает по-своему. Оно швыряет печенье на стол, как игрок в покер – выигрышную комбинацию. Свободной ладонью оно тут же начинает его дробить, вбивая крошки в уже пропитанную грейпфрутом столешницу. Его кулаки впечатываются в дерево, и халат Айзека обдает измельченными овсяными хлопьями. Очевидно, не удовлетворившись уже учиненным беспорядком, существо берет еще одно печенье и проделывает с ним то же самое. Потом еще одно. И еще. Айзек молча наблюдает, его лицо все больше искажается едва сдерживаемой яростью.

– Это все? – в конце концов интересуется Айзек. Пока ему удается не срываться на крик, но один его глаз неслабо дергается от нервного тика, что в сочетании с набухшей на виске жилкой придает Айзеку совершенно невменяемый вид.

– Д’оу, – отвечает яйцо.

– Д’оу? – повторяет Айзек. Что оно имеет в виду, гадать не приходится. – Прекрасно. «Хобнобс» больше не получишь.

Айзек возвращается к кухонному гарнитуру, с грохотом открывает хлебницу, отодвигает в сторону черствую буханку белого хлеба и находит такой же черствый, притаившийся в глубине круассан. Он хватает его, раздраженно топает обратно к столу и протягивает новое лакомство существу.

– Вот. Ешь.

Яйцо нюхает круассан, подозрительно осматривает его со всех сторон и наконец начинает есть. На этот раз оно не проглатывает еду целиком: оно грызет круассан то с одного, то с другого заостренного конца, мерно стачивая черствое слоеное тесто, казалось бы, беззубым ртом. Айзек снова молча наблюдает. Какой бы ужасный беспорядок ни царил сейчас на его только что начищенной кухне, то, как существо ест, сыпля лавиной крошек из уголков рта на пушистое пузо, стул и кафель, раздражает Айзека куда больше. За неимением слюнявчика он хватает с сушилки тарелку и с такой силой впечатывает ее в стол перед яйцом, будто собирается разбить. Существо перестает обгладывать круассан и, моргая, смотрит на Айзека. Он указывает на тарелку. От напряжения на его шее проступает рельеф мышц.

– Ешь отсюда, – стараясь говорить спокойно, командует он и снова делает вид, будто кладет в рот еду. Затем он складывает руки на груди. – И чтобы ни крошки.

Яйцо озадаченно моргает, рассматривая тарелку, потом снова переводит взгляд на Айзека, чьи распахнутые, налитые кровью глаза кажутся даже более вытаращенными, чем у пучеглазого существа напротив. Яйцо опять принимается изучать тарелку. На одно блаженное мгновение в Айзеке пробуждается надежда, что оно собирается воспользоваться его настоятельной рекомендацией. Потом оно кладет круассан на стол и берет в руки тарелку.

– Нет, – запрещает ему Айзек, уже предчувствуя неизбежное.

Хлоп. Хлоп.

Тарелка поднимается все выше и зависает над головой яйца.

– Даже не думай.

Тарелка продолжает свое вознесение, пока не оказывается выше стоящего у стола Айзека. Он сверлит существо пронзительным взглядом и выразительно, тоном школьного учителя произносит:

– Только попробуй это…

Его слова заглушает звон – тарелка врезается в кафельный пол и вдребезги разбивается. Осколки фарфора разлетаются во все стороны, отскакивая от ножек стула и голеней Айзека, от шкафов, разделочных поверхностей и холодильника. Айзек ошарашенно смотрит наверх – туда, где только что была тарелка. Яйцо неотрывно следит за ним.