Таким образом, немецкий народ отождествлял себя со своим лидером и, возможно, разделял его убеждения. Когда немцы прочли в утренних газетах, что они вступили в войну со своим вчерашним союзником, их шок был, несомненно, ослаблен тем, что они не могли написать об этом в газеты. Но для подавляющего большинства это событие вообще не стало шоком. Травмирующее отождествление своих надежд и страхов с личностью их фюрера давно уже привило немцам иммунитет от шока. На Нюрнбергском процессе это душевное состояние пришлось исследовать юристам и криминалистам, у которых с каждым днем все более округлялись глаза от удивления и которых оно все более озадачивало. Советские юристы, сами подверженные травмирующему отождествлению или в любом случае привычные к его использованию, легко сделали выбор в пользу смертного приговора для всех поголовно. Западные участники процесса уехали обеспокоенными, не сходясь во мнении между собой и настолько потрясенными, что международный трибунал уже больше никогда не устраивался. В суде было зачитано четыре с половиной миллиона слов из документов и свидетельств, но они не дали ответа на загадку семидесяти миллионов немцев, которые отождествляли себя с одним человеком; никакого ответа на вопрос, могут ли новые семьдесят миллионов или, может быть, пятьсот миллионов человек превратиться в такой же невезучий народ, как немецкий в 1941 г.?

Этот феномен еще труднее принять, когда осознаешь, что Гитлер в июне 1941 г. не выполнял каких-то данных давным-давно обещаний, не выполнял клятв, не осуществлял никакой программы, за которую настойчиво бы выступал. Партийная верхушка быстро нашла ссылку на пророческие пассажи в четырнадцатой главе «Майн кампф», но осторожность не позволила ей заметить, насколько недальновидными они уже оказались. В 1926 г. Гитлер считал Россию «разложившимся государственным трупом», а Англию и Италию – единственными стоящими союзниками. Договор с Советским Союзом означал бы, что Германии придется его поддерживать в войне с Западом. Для Германии это было бы равносильно уничтожению. (Автор путает пакт о ненападении с несуществовавшим договором о военной помощи. – Ред.) Был бы Бисмарк жив в 1926 г., он бы не стал заключать союз с нацией, пребывающей в таком упадке. И Гитлер выступал не за «кампанию в стиле Александра» (Македонского. – Пер.) против России, а скорее за прогрессивную оккупацию, поскольку Российское государство продолжало разлагаться «из-за влияния еврейства и крушения старого германского руководства страной». А за прогулочным маршем германского оружия последует германский плуг.

Фактически то, что Гитлер пророчествовал в 1926 г., было, как и большинство исторических предсказаний, ретроспективой. Просто тогда перед ним была картина России в феврале 1918 г. после переговоров в Брест-Литовске. И то, что Гитлер делал во Второй мировой войне, было как раз тем, против чего он предупреждал Германию. Он заключил договор с Россией (в 1939 г. – Ред.) и планировал «кампанию в стиле Александра».

Более того, Гитлер, хотя и рассматривал Россию в 1926 г. как разлагающийся государственный труп, после 1933 г., когда пришел к власти, таких иллюзий уже не питал. Если бы в 1938 г. Гитлер продолжал верить в слабость Советского Союза, он наверняка не стал бы спорить с Западом по поводу Австрии и Чехословакии, а стал бы накапливать силы в другом месте. Примечательно, что 5 ноября 1937 г., когда Гитлер обсуждал свои военные планы с начальниками видов вооруженных сил, он проговорил четыре с четвертью часа, ни разу не упомянув о Советском Союзе. Даже в тот день, когда первый из сталинских массовых процессов над изменниками Родины должен был напомнить ему, что «государственный труп» все еще разлагается (как раз напротив – зверскими методами, но осуществлялась санация государственного организма. – Ред.), Гитлер занимался поисками жизненного пространства на юге, а не на просторах восточных степей.

Тем не менее после падения Франции Гитлер упорно игнорировал советы как своего посольского персонала в Москве, так и своих офицеров разведки, докладывавших ему о потенциальной мощи советского оружия. Теперь он убедил себя, что Россия слаба, как это уже делал в 1925–1926 гг. Неспособность Сталина обеспечить военные гарантии чехам в 1938 г. и его поддержка германской аннексии Западной Польши в 1939 г. в обмен на жалкую территориальную сделку – все это было в его глазах доказательством слабости. Гитлер не мог понять, что огромная и мощная страна способна так же страстно желать мира, что может совершать унижающие ее жертвы – как это сделала британская нация под сенью шляпы Чемберлена. Для гитлеровского примитивного менталитета опасение войны означало то же, что и неспособность воевать. Учитывая этот менталитет, почти неизбежен вывод, что первую явную уступку своему намерению напасть на Россию Гитлер сделал почти сразу же после падения Франции. Намек на это был сделан гитлеровским генералам 29 июля, и тут следует отметить, что это происходило в тот момент, когда гитлеровское Верховное главнокомандование все еще воспринимало всерьез приготовления к вторжению в Англию и когда эти приготовления еще не перешли в более позднюю стадию камуфляжа или блефа.

Не было ни малейших причин предполагать 29 июля 1940 г., что русские планируют какую-то военную акцию, потому что Гитлер становился все более могущественным. В ноябре того же года, когда его первоначальным приказам уже было около четырех месяцев, Гитлер попытался оправдать приготовления, которые начал ссылкой на поведение Советов в Юго-Восточной Европе, где Сталин увеличил свои территориальные претензии к Румынии по сравнению с теми, что выдвигал прежде в рамках пакта Молотова— Риббентропа. Дополнительный захват был похож на принцип «око за око», чтобы уравновесить германский контроль над румынскими нефтяными месторождениями, и являлся частью процесса перекройки границ и сфер интересов, который в принципе был определен между двумя державами в августе 1939 г. Каким бы ужасным ни был этот акт, но тут не было ничего такого, что могло быть неожиданным для Германии. То, что Советский Союз готовился к войне в этот момент, справедливо только в том смысле, что он стремился к укреплению своей обороны. Тон советской дипломатической переписки продолжал оставаться дружеским. Поставки российского зерна по московскому договору честно продолжались до дня германской агрессии включительно, а советские Вооруженные силы, размещенные на границе, не занимали оборонительные позиции – как об этом свидетельствовали несколько германских командующих. И поцелуй, который Сталин запечатлел на щетинистой щеке германского военного атташе Ганса Кребса (Hans Krebs; 1898–1945 – немецкий офицер и последний начальник Генерального штаба сухопутных войск вермахта во Второй мировой войне. После самоубийства Гитлера Кребс участвовал в попытке установить перемирие с советскими войсками, штурмовавшими Берлин. Вследствие категоричности в требовании безоговорочной капитуляции попытка перемирия была безуспешной. 1 мая 1945 г. застрелился. – Пер.) на вокзале 13 апреля 1941 г. не был «поцелуем Иуды», а искренним актом. Он выражал дружбу – на собственном сталинском немецком «auf ieden Fall» (при любых обстоятельствах. – Пер.).

На последних этапах подготовки раздавалась критика, и некоторые пророки несчастья были удалены – наподобие генерала Кестринга (Ernst-August Kцstring; 1876–1953 – немецкий дипломат и военоначальник, генерал от кавалерии. Выступал за привлечение граждан России к борьбе с большевизмом. Использовался в качестве эксперта по русским вопросам. С сентября 1942 г. уполномоченный по вопросам Кавказа при группе армии «А». Отвечал за формирование воинских частей из местных народов. С июня 1943 г. инспектор соединений народов Северного Кавказа. С 1 января 1944 г. генерал добровольческих соединений при ОКВ. 4 мая 1945 г. был взят в плен американскими войсками. В 1947 г. отпущен на свободу. Предусматривался в качестве свидетеля на Нюрнбергском процессе, но СССР высказался против его использования. – Пер.). Но, как и министерство иностранных дел, высшие командиры вермахта восприняли эту великую авантюру не просто фаталистически. Сравнение с более ранними событиями впечатляет. В сентябре 1938 г., незадолго до Мюнхенского соглашения, Людвиг Бек (Ludwig August Theodor Beck; 1880 – 20 июля 1944 – генерал-оберст (генерал-полковник) германской армии (1938). Лидер выступления военных против Адольфа Гитлера 20 июля 1944 г. Покончил с собой. – Пер.) ушел в отставку с поста начальника Генерального штаба сухопутных войск. Некоторые генералы обсуждали идею военного путча против Гитлера и пытались сообщить британскому правительству о своих намерениях. В августе 1939 г. даже Геринг пробовал действовать за кулисами через посредника – шведа Бергера Далеруса. После завоевания Польши почти все Верховное командование вермахта было против попыток заключения договоров с Западом. Но даже уцелевшие участники «Круга сопротивления» не утверждают, что какой-либо путч был запланирован в июне 1941 г. Генералитет не проявлял никакого отвращения к кампании, в разработку детальных планов которой он был вовлечен с декабря 1940 г. Существовали серьезные сложности. Из-за перехода Югославии на сторону противников германского альянса в апреле 1941 г. пришлось начать незапланированную военную кампанию и отложить дату вторжения на два месяца (на месяц с небольшим – с 15 мая по 22 июня. – Ред.). И даже это не отделило Гитлера от его Верховного командования. Капитан Лиддел Гарт (британский историк. – Ред.), в силу профессии любезный к генералам человек, предпочитает считать, что они не были людьми упорствующими в заблуждениях или нечестными, а просто были не от мира сего. Как он говорит, эти люди, как и многие специалисты, были весьма наивны за пределами своей сферы обитания. Гитлер преодолел их сомнения с помощью политической информации, убедившей их в необходимости нападения.

Но всегда ли германских генералов было так легко убедить? В войне с Россией у Гитлера с Верховным командованием происходили конфликты и ссоры, которые стоили ему его самого лучшего начальника штаба Франца Гальдера (Franz Halder; 1884–1972 – военный деятель Германии, генерал-полковник (1940). Начальник Генерального штаба сухопутных войск (1938–1942). В качестве свидетеля Гальдер давал показания на Нюрнбергском процессе, где заявил, что, не случись гитлеровского вмешательства в военные дела, Германия в 1945 г. могла бы заключить мир на «почетных» условиях: «Хотя выиграть войну и не удалось бы, но можно было, по крайней мере, избежать позора поражения». – Пер.), а также его лучших генералов Гудериана (Heinz Wilhelm Guderian; 1888–1954 – генерал-полковник германской армии (1940), военный теоретик. Наряду с Шарлем де Голлем и Дж. Фуллером считался «отцом» моторизованных способов ведения войны. Родоначальник танковых войск в Германи. Имел прозвища Schneller Heinz – «быстрый Хайнц», Heinz Brausewetter – «Хайнц-ураган». Возможно, данные прозвища были частью неофициальной нацистской пропаганды сил вермахта и его генералитета. – Пер.), Рундштедта (Gerd von Rundstedt; 1875–1953 – немецкий генерал-фельдмаршал времен Второй мировой войны. Командовал крупными соединениями в европейских кампаниях. В начальной фазе операции «Барбаросса» командовал группой армий «Юг». После заговора 20 июля, который возмутил фон Рундштедта, он согласился вместе с Гудерианом и Вильгельмом Кейтелем участвовать в армейском суде чести, в ходе которого были отправлены в отставку сотни нелояльных Гитлеру офицеров, часто по ничтожному подозрению. Это означало, что в отношении них больше не действуют законы военного времени, и их дела были переданы в Народный трибунал.

Многие были казнены. – Пер.) и фон Манштейна (Erich von Manstein; 1887–1973 – немецкий фельдмаршал, участник Первой и Второй мировых войн. Имел репутацию наиболее одаренного стратега в вермахте и был неформальным лидером немецкого генералитета. Сыграл важную роль в захвате Польши в 1939 г. (был начштаба в группе армий «Юг»).

Выдвинул основную идею плана вторжения во Францию.

В 1944 г. был отправлен в отставку за постоянные разногласия с Гитлером. После окончания войны был приговорен британским трибуналом к 18 годам тюрьмы за «недостаточное внимание к защите жизни гражданского населения» и применение тактики выжженной земли. Освобожден в 1953 г. по состоянию здоровья. Работал военным советником правительства Западной Германии. – Пер.). В декабре 1941 г. эти ссоры довели Гитлера до совершения его второй самой катастрофической глупости, когда он взял на себя личное командование войной. Ни один генерал не ушел в отставку в июне 1941 г., но в последующие годы многие генералы были рады, когда их прошения об отставке принимались.