— Нет, — ответил его сын. — Я не хочу этого знать.

— Тогда больше никогда не спрашивай меня ни о чем подобном, Сев. Мы с тобой задаемся разными вопросами, но ответы тебе не понравятся одинаково.

Керз слизал кровь с быстро заживающего колена и снова погрузился в воспоминания:

— Коракс оскорбил меня своими дешевыми амбициями. Когда Восьмому легиону отдали приказ подчинить Каринэйский Собор, я не ответил на зов, — сообщил он скульптуре из плоти. — Я все это предвидел и постарался оказаться слишком далеко, чтобы прийти на помощь. Бедняга Коракс неудачно исполнил мою роль, это дорого ему обошлось, и, думаю, он усвоил урок. Они на пару с Жиллиманом могли бесконечно трепать языками на тему закона, но ни тот ни другой не понимали, что закон лишь хрупкая маска для столь же хрупкой морали. Вечные полумеры. Правосудие не имеет отношения к морали, это тяжелая и кровавая работа.

Ночной Призрак улыбнулся, прокручивая в голове приятные воспоминания.

— Такой праведный… Такой глупый… Коракс желал правосудия, но никогда не понимал, как его добиться. — Керз вздохнул. — Твоя очередная неудача.

Снова вздохнув, он несколько раз вытер нос тыльной стороной запястья. На руке остались крошки засохшей крови.

— К тому моменту скверна уже пропитала Повелителей Ночи. Я понимал, что легион больше мне не принадлежит. Преступники с Нострамо передавали некачественных рекрутов, опустошая тюрьмы и подкупая вербовщиков, чтобы выдать отребье за первоклассных новичков. Твою великую мечту погубили деньги. Все было предопределено. Скоро крики брата, убитого братом, которые я слышал, пробуждаясь ото сна, сменятся видениями конца, в которых твой драгоценный Хорус оборачивается против тебя и оплевывает все, что ты создал. Твоя гордыня, отец, отозвалась во времени достаточно громким эхом, чтобы вразумить меня, но все же недостаточно, чтобы пробудить остальных. А ведь я говорил правду. Пытался рассказать все Фулгриму. Предупредить Дорна. Но меня лишь вновь дружно окрестили чудовищем.

Взгляд примарха расфокусировался, и Керз надолго замолчал. Его челюсть двигалась из стороны в сторону. Гнилые зубы скрипели и терлись друг о друга так сильно, что вскоре начали шататься, а по подбородку примарха потекла струйка розовой слюны.

Конрад ничего не замечал.

— Я какое-то время держал питомца, — ни с того ни с сего сказал он.

Поначалу коридоры озаряли вспышки от выстрелов. Доносились хлопки, когда спертый воздух перегревался от слабых лазерных лучей. Беглеца обнаружили и начали погоню — раздались радостные вопли, полные предвкушения победы. Так продолжалось недолго. Вскоре на смену всему этому пришли крики, которые, в свою очередь, превратились в долгие напряженные моменты тишины. Безмолвие нарушалось лишь в те мгновения, когда существо добиралось до очередного члена поредевшей команды «Шелдруна». Когда исход противостояния оказался понятен, немногочисленные выжившие решили прикинуться мертвыми в безумной, ничем не подкрепленной надежде, что чудовище их не найдет.

Прошло уже несколько дней с тех пор, как по коридорам разнеслись булькающие стоны последней жертвы примарха. Элвер подозревал, что, кроме него самого, мало кто уцелел, — если вообще кто-то уцелел. Подмастерье сидел в одной из множества вентиляционных труб в отсеке, максимально удаленном от главных палуб. Опустошая металлическую банку с какой-то баландой из сухпайка, он размышлял над причудами судьбы: сейчас он был жив благодаря тому, что еще мальчишкой изучил все темные закоулки на корабле, прячась от вспышек неконтролируемой ярости Овертона.

Но положение стало настолько отчаянным, что он не испытывал ни малейшей признательности капитану.

— Так. Ладно. Я еще жив. А все остальные — мертвы, — прошептал Элвер, стараясь, чтобы голос звучал убедительно.

Он все чаще разговаривал сам с собой. Да, это было опасно — кто знал, насколько хороший слух у твари, которую они притащили на борт, — но он ничего не мог с собой поделать. Разговоры помогали унять леденящий, пробирающий до самых костей ужас.

— Жив, повторил он и нахмурился, глядя в пустую банку. — Но от этого не легче.

Элвер отбросил жестянку в сторону и дернулся, когда она с негромким стуком отскочила от стены и упала на пол.

— Не стоило этого делать, — прошептал он.

Поначалу помощник рулевого тщательно подбирал весь мусор, стараясь не оставлять следов, но быстро решил, что это бесполезное занятие. В конце концов существо все равно доберется до него. Это же примарх. Примарх! Интуиция подсказывала, что обитатель стазисной капсулы играет с ним. От этой мысли внутренности в животе норовили завязаться узлом. Элвер решил считать свою неряшливость чем-то вроде вызова. Пусть приходит и закончит начатое.

— Нет, — упрямо сказал он сам себе. — Я не хочу умирать.

Как только внезапная вспышка эмоций угасла, плечи снова поникли. На них давила необходимость выжить в ближайшие несколько минут. Сохранение собственной жизни оказалось на удивление утомительным занятием: ему пришлось многие часы передвигаться ползком, аккуратно выглядывать из-за углов и переживать приступы тошнотворного страха. Парень посмотрел вперед и назад. Никого.

— Отправлюсь к носу, — произнес он, хотя, конечно, это понятие лишь с натяжкой можно было применить к тупому, изъеденному пустотной ржой рылу «Шелдруна».

Согнувшись, он мог передвигаться по трубам с приличной скоростью. А вот чудовищу по этим проходам придется ползти. Примарх или нет, ползком оно все равно передвигалось медленнее. Элвер успеет заметить опасность. Если он хочет жить — нужно держаться тесных пространств. Держаться подальше от него.

Из секции впереди пахнуло леденящим холодом. Подмастерье остановился, аккуратно щупая ногой тонкий металл воздуховода. Его левую ладонь покрывали волдыри — последствия урока, научившего его осторожности. Похоже, кто-то разгерметизировал часть корабля в надежде выбросить примарха в космос. Довольно разумно. Он бы, наверное, попробовал сделать то же самое, если бы не прятался. Но теперь это усложнило задачу Элверу. Он, стараясь не дотрагиваться открытой кожей до металла и вздрагивая от звука собственных шагов, рискнул пробежать вперед, чтобы миновать опасный участок.