– Время такое, что люди быстро всему учатся, – с нажимом сказал Лев Андронович. – Страну надо спасать, экономику поднимать, объяснять с экрана, что безнравственность нерентабельна. А у вас получится.

– Как вы сказали про безнравственность?

– Чем больше приличных людей в стране, тем лучше развивается экономика. Ведь деньги для нормального человека не главное.

– Это правда, – откликнулась она. – Но ему… который депутат, не понравится, что я веду передачу.

– А мне какое дело, что ему понравится? Вы моя ученица, а не он. Я за вас, а не за него отвечаю перед небесным диспетчером, – напомнил Лев Андронович голосом классного руководителя.

Горяев, как назло, не звонил, и на «мозговой штурм» Валя пошла без его благословения. Хотела посоветоваться с Соней и Юлией Измайловной или хоть узнать, что такое «мозговой штурм», но решила признаться им во всём после второй встречи с Рудольф. Чтобы не сглазить.

«Мозговой штурм» проходил у метро «Аэропорт». Вход в лифт стерегли консьержка и охранник. Дверь квартиры отворила немолодая горничная в накрахмаленном белом фартуке, напомнившем парадную школьную форму, которую Валя люто ненавидела.

Шерстяные рукава протирались на локтях, и приходилось носить нарукавники. Весной в уныло-коричневом платье было жарко, а в старших классах оно сдавливало набухавшую грудь. А ещё нужно было ежедневно отпарывать, стирать, гладить и снова пришивать белый воротничок и манжеты. Воротнички и манжеты у девчонок были разные, но из одинаково ворованной на фабрике ткани.

Горничная повела анфиладой комнат с фальшивыми гипсовыми арками, хитросплетёнными лепнинами, оригинальными люстрами, мраморными полами и даже колоннами. И по дороге Валя насчитала кучу дверей.

Вошли в огромную гостиную, одна стена которой состояла из аквариумов и бросала блики на бежевые кожаные диваны, экзотические маски и африканские барабаны. На бежевых диванах и креслах полулежали странноватые люди, они орали и курили, как приговоренные, перед стеклянными столиками, заставленными бутылками и закусками.

Один из «мозговых штурмовиков» с отсутствующими передними зубами выглядел бомжарой, но курил сигару. Другой, в дорогом костюме, казался отёчным и синим от пьянства и курил трубку. Третий, в ярко-оранжевом пиджаке, ярко-голубых брюках и с выбритой половиной головы нервно перебирал чётки и смотрелся как реклама здорового, но странного образа жизни.

Четвёртый, в серьге и бирюзовых бусах под цвет затуманенных наркотиками глаз, говорил шёпотом, словно имел проблемы с трахеей. Ещё были ощипанная девица в шортах, Катя и Корабельский. Ада, сидевшая в центре этого сборища в необъятном фиолетовом сарафане, кивнула на кресло напротив себя:

– Садись, Лебёдушка, ешь, пей, пока мы тебя разглядываем.

– Кило десять стесать по-любому! – тут же объявил оранжевый пиджак, пристально глядя на Валю.

– Может, ещё и меня подхудить? – раздражённо спросила Ада.

– Тебя нет, ты – совершенство.

– Никаких похудить, лепим из неё не б…., а родину-мать, – заткнула его Ада.

Потом Валя почти ничего не понимала. Они перебивали друг друга, матерились, вскакивали, бегали, плеща на ковёр коньяком, садились прямо на мраморный пол, прижимались к аквариумам, тушили об них окурки.

– Что ты делаешь? Ты сперва пойми, что ты делаешь? Она ж совсем никакая! В любом вагоне метро таких десяток! Возьми раскрученную тёлку, слижи под неё американское шоу. Его хоть на людях проверили, а не на кроликах. Сделай на эту бабу передачу про жратву, она аутентичней в переднике! Три камеры и кран обязательно. Дорого? А сейчас без крана уже не снимают. Нет, лучше давай молодёжку с техно. Смотри, железная студия. Она на железном кубике. Бульдоги на ногах, комбинезон в заклёпках, лапидарные реплики, и всё время курит. И с волосами что-то надо сделать. Ну, если не брить наголо, то полсантиметра оставить. Куда ей бульдоги? Глаза разуй, старая баба! И потом, «Светлый город», это туда-сюда, церкви, детские приюты. Тут ваще надо косу с бантом, петухов по подолу и балалайку в руки. А лучше не экономь, делай стеклянный пол, а под него запусти голых девок. И на неё что-то стеклянное напяль. И чтоб флейта всё время звучала. Народ от чернухи устал, хотя без чернухи ни один спонсор не даст ни копейки. Как это ты всё светлое соберёшь в «Светлый город»? Светлые трусы и светлые помыслы? Где под это взять светлого зрителя? Пусть три сюжета и гость в студии. А чё она будет остальное время делать? Молитву читать или Кристину Орбакайте по кругу гонять? Кристина тебе не светлая? За ней такие бабки, что ярче солнца! Нет, лучше светлый вечер – дачный вариант, белые кресла. Они пьют чай. Крупно дорогой фарфор – фарфор денег даст. Цветы, здоровье, романсы – мультиоргазм пенсионера. А если она, наоборот, будет на качелях качаться всю передачу? Круто ж будет в кадре! Эврика, у моего дружбана ангар надувных женщин. Купил для секс-шопа, думал, заработает, а спроса нет. Хошь, мы тебе их по дешёвке. Такого ни у кого не было, представь, она с косой, полуголая, и студия забита надувными бабами… Какая из неё ведущая? Это ж чистое натуральное хозяйство, в ней же ни грамма излома!

– Какой-то цирк уродов, – сказала Валя, выманив Рудольф в угол гостиной через час этих диалогов. – Я пойду, у меня больные!

Было унизительно, что её обсуждают, как продаваемую вещь.

– У меня будто здоровые, – кивнула Ада на участников мозгового штурма.

Вышли в коридор, обшитый красным кожзаменителем.

– Кто это? – спросила Валя.

– Крутейшие телесценаристы страны. А девка, мыша зашморканная, всех круче. На лету зубами ловит, ей просто надо от чего-то зарядиться, – объяснила Рудольф. – Позову тебя, как переварю всю эту шелуху.

– А Катя?

– Катя, считай моя рука и нога, она сценарий тащит. А эти – концептуальные, они больших денег стоят.

Валя ехала домой на метро, вспоминала, как школьницей шила кофточки под теледикторш из ворованной на фабрике матерью ткани, как читала перед зеркалом программу передач по газете и видела себя телеведущей. Честной, сильной, правдивой, готовой защищать слабых. И это ну никак не совпадало с мозговым штурмом крутейших концептуальных сценаристов.

Вечером позвонила Юлия Измайловна: