Почему викарий прихода голодал, в то время как не проживающий в нем епископ комфортно существовал за счет пожертвований? Разве не слишком много принявших обет слывут скандалистами, пьяницами, развратниками, недостойными своих священных должностей? Разве не подобна (допустим и такую резкую критику) современная церковь вавилонской блуднице, продающей свою красоту любому, кто заплатит?

Когда священнослужители говорили о Реформации, то почти всегда имели в виду административные, законодательные или моральные перемены, вряд ли задумываясь об изменениях вероучения. Считая римского папу непогрешимым, они соглашались, что законодательная и бюрократическая системы неэффективны и погрязли в подкупе и безнравственности.

Если они были образованными людьми, гуманистами эпохи Ренессанса, их желания иногда сливались с призывом к интеллектуальному улучшению. Они не только хотели, чтобы папы и епископы были менее светскими, монахи следовали библейским предписаниям, но и приходское духовенство становилось более просвещенным.

Иногда они говорили о том, что вероучение должно соответствовать Евангелию и словам Господа и быть понятным и близким простым людям. Однако они так и не решились ни заговорить, ни тем более предпринять каких-либо перемен в вероучении.

Ощущение, что Реформация необходима, хотя и смутное и часто неопределенное, усиливалось и повседневной жизнью. Напивавшемуся в таверне священнику разрешали продолжать его служение, и лишь в немногих случаях беспробудное пьянство наказывалось вышестоящими властями. Разрешение имущественных споров с монастырями было невозможно без солидной взятки.

Священник, уличенный в убийстве, отделывался легким наказанием – заключением на хлебе и воде. Приходский священник открыто содержал любовницу, не боясь наказания и даже осуждения. Бывало, что неграмотный, не знающий латыни человек посвящался в священники, хотя все слышали, как он бессмысленно бормочет свои молитвы перед алтарем. Прихожане ничего не знали об образованных и преданных людях, которых могли бы привлечь епископы.

Обилие скандалов, несправедливостей и развращенности усиливало призывы к реформам как со стороны духовенства, так и со стороны политиков.

Постепенно многие начали задаваться вопросом: истинно ли учение католической церкви? Ведь оно, это учение, оставалось неизменным на протяжении многих веков и теперь таким же нетронутым предназначалось для будущего.

В Чехии это были последователи Яна Гуса, гуситы, чье восстание было подавлено властью. В английской глубинке и далеких альпийских долинах существовало несколько групп лоллардов и вальденсов. Странствующих по Германии проповедников, призывавших изучать и обсуждать Библию, обвинили в призыве к мятежу и богохульстве. Любые призывы к реформам вызывали жесткое подавление, а вовсе не поиск компромисса с недовольными.

Во многом пропасть усугубляли необычайно высокие выплаты священнослужителям, которые были полезны сюзерену своего государства или его слугам. Линакр, лекарь английского короля Генриха VIII, еще до принятия сана являлся ректором четырех приходов, каноником трех соборов и регентом хора в Йорке. Он получал плату за свои медицинские услуги из всех этих разнообразных приходов и земель.

Скорее следовало говорить о коррупции со стороны государства, чем церкви. Король часто был намного богаче папы римского и мог щедро наградить своих слуг, если ему хорошо служили. Поскольку церковь обладала огромными богатствами в каждой стране, он мог наградить большое количество людей, только если они возводились в духовный сан. Великий французский дипломат Антуан дю Прат, возведенный в сан архиепископа Санса, впервые оказался в своем соборе во время собственной погребальной процессии.

Епископы становились более известными как придворные, чем как пастыри. Когда король Франции Людовик XII прибыл в 1509 году в Италию, его сопровождали три французских кардинала, два архиепископа, пять епископов и аббат Фекамп. Присутствие подобной плеяды объяснялось не чем иным, как необычным беспокойством о духовном состоянии короля.

В первое двадцатипятилетие XVI века в провинции Лангедок на юге Франции имелось двадцать два епископа, но только пять или шесть из них постоянно проживали в своих приходах. Взятка церкви не считалась таковой, если ее давал король, однако ошибки усугублялись, если один священник совершал их ради другого.

Духовенство считалось хранителем общественного спокойствия, ибо было обязано порицать алчность и поощрять бедность, не заниматься ростовщичеством и симонией, не прелюбодействовать, всегда быть образцами справедливости и милосердия, чтобы смиренно ходатайствовать перед Господом. Именно для этого и освящались их алтари.

Если все были едины в стремлении к реформе, то духовенство было обязано не только заявлять о ее необходимости, но и демонстрировать ее своим примером, упрочивая тем самым власть церкви. Они обращали свои взоры к папе римскому, волею Господа поставленному над царями и князьями, ожидая, что своим словом он по-прежнему способен принести мир, справедливость и единство мятущимся людям.

Но ни один папа, даже Гильдебранд (Григорий VII, р. между 1015 и 1020, папа римский с 1073, ум. 1085. Фактически правил при папе Николае II в 1059–1061. Деятель Клюнийской реформы. Запретил симонию, ввел целибат. Добивался верховенства пап над светскими государями. – Ред.) или Иннокентий III (р. 1160 или 1161, ум. 1216, папа римский с 1198. – Ред.) не смогли удовлетворить их стихийному ожиданию. В течение двух столетий власть папы отступала перед властью королей. Хотя христианские идеи по-прежнему вдохновляли верующих, на деле от этой армии остались лишь мелкие отряды, сравнимые с небольшими формированиями крестоносцев, некогда собравшихся, чтобы отвоевать Палестину у неверных.