И вдруг… нет, я не поверил тому, что наконец рассмотрел! Глаза! На меня из зеркальной глубины уставились глаза ягуара – янтарно-желтые, хищные, налитые злобой и кровожадностью!

Я отшатнулся от зеркала, будто ошпаренный. Но все-таки сумел подавить неистовым усилием воли рвущийся наружу крик ужаса. Краем глаза я увидел, что Марио, наблюдавший за мной, как кролик за удавом, скукожился и буквально влип в мягкое кожаное кресло.

Нет, я просто схожу с ума…

Я закрыл глаза и с непонятным остервенением швырнул свою человеческую сущность в пропасть мгновенной медитации. За долю секунды мое воображение опустошило тело, оставив лишь скелет и оболочку. Затем постепенно – хотя это "постепенно" и длилось не более десяти секунд – я мысленно начал наполнять ее обновленными внутренними органами, очищенной кровью и космической энергией.

Глаза я оставил напоследок. Я верил и не верил в то, что увидел в зеркале. Но тем не менее на всякий случай я представил свой нынешний облик и закрепил его в подсознании, образно говоря, как проявленную фотопленку фиксажем.

Когда я подошел к зеркалу второй раз, то заставил себя заглянуть в него лишь тогда, когда прикусил нижнюю губу до крови.

Заглянул – и почувствовал, как ноги вдруг стали ватными от огромного облегчения: слава богу! Я ошибся. Обман зрения. Просто от злости на Марио случилось какое-то помутнение в глазах, которое теперь исчезло, оставив лишь налившиеся кровью глазные яблоки. Но почему в таком случае испугался Марио? И посоветовал мне посмотреть в зеркало?

Я оглянулся. Горбун вновь сидел как ни в чем не бывало и смотрел на меня пустым, ничего не выражающим взглядом.

Я подошел к нему вплотную.

– Ну и?.. – спросил я.

– Нужно посоветоваться с доном Фернандо, – сдержанно ответил Марио с таким видом, будто ничего и не было и мы продолжаем наши дебаты по поводу марсельского дона Витторио.

Он косо посмотрел на меня и, как мне показалось, облегченно вздохнул.

Немного поразмыслив, я не стал акцентировать внимание горбуна на своем фантасмагорическом превращении; скорее всего, дают себя знать старые травмы…

Да, все верно! Это усталость. Всего лишь усталость, накопленная во время блужданий по сельве. К черту! Все к черту! Забудем. Сейчас нужно думать, как выполнить задание Синдиката. Только об этом и ни о чем ином. И еще – нужно рассказать Марио о Кестлере. Ведь горбун пока ничего не знает. А нужно ли? Вдруг это очередная проверка?

Нет, все-таки Марио обязан знать. Мне просто не на кого опереться в создавшейся ситуации: Кестлер – предатель (если я не ошибся), Эрнесто – хороший парень, но надежный лишь до тех пор, пока под рукой, а горбун еще тот фрукт – его изменчивая и жестокая натура не предполагает дружеских сантиментов. Но все же лишь он один из трех моих напарников достоин доверия, пусть и не в полной мере; и только Марио способен трезво проанализировать ситуацию и принять действенные меры.

Я рассказал о событиях в кафе-баре Черного Жерара, а также о своих подозрениях и предположениях.

Марио будто огрели обухом по темечку. Какое-то время он смотрел на меня, как бык на новые ворота: тупо, бессмысленно и даже жалобно. К его лицу прилила кровь, и я начал опасаться, не случился ли с ним апоплексический удар. Подсохшая повязка на ране стала темнеть на глазах, а красное пятно постепенно расширялось.

– Кестлер… – Он пробормотал имя Педро с такой ненавистью, что я невольно содрогнулся.

В его голосе слышалось и шипение змеи, которой прищемили хвост, и хрипение загнанного зверя, и клекот стремительно пикирующего на жертву орла.

– Ты уверен? – процедил он сквозь зубы.

– На девяносто процентов.

– Я знал, что он копает под меня… Знал… – Горбуна трясло, как в приступе болотной лихорадки. – Я его пожалел… Пожалел! Нужна была всего лишь моя подпись под его приговором… Мразь!!!

– Но зачем?..

– Зачем он спустил на вас этих подонков в баре? Или зачем подослал ко мне Шогги?

– Кто такой Шогги?

– Ты не знаешь… Извини, я забыл. Тот араб, которому я кишки выпустил. Шогги – его кличка. Он был ликвидатором Синдиката, пока его не перекупил дон Витторио.

– Дон Витторио?!

– Удивлен? Я тоже. Был удивлен, пока ты не рассказал о Педро. С какой стати Шогги решился пойти против Синдиката? Ведь он меня знал, как и знал то, на кого я работаю. Так я размышлял, когда очнулся. Но теперь… теперь кое-что прояснилось.

– Кое-что?

– Именно – кое-что. Обрисовалась некая интрига, и в ней замешан Кестлер. Не зря он из кожи лез, лишь бы попасть в нашу группу. Нет, не зря!

– А какая связь между Шогги, Кестлером и доном Витторио?

– Конечно же ты и этого не знаешь… Дело в том, что Педро Кестлер в свое время работал поваром у дона Витторио. И однажды спас ему жизнь.

– Каким образом?

– На одной пирушке заслонил своего хозяина от пули снайпера… металлической супницей. Говорили, что совершенно случайно. После этого дон Витторио приблизил Кестлера к себе, а вскоре определил своим полномочным представителем в Синдикат… ну, не на главных ролях, а как связующее звено.