Шрифт:
Я хлопнул Сверчка по плечу. Ведь хотел рассказать нравоучительную историю, а рассказал о том, как развел старую тетку.
Колеса БТРа наматывали километры сухого песка на резину. Впереди и позади была всё та же серо-желтая равнина.
— Кстати о птичках. Над нами уже минут десять стервятник кружится, вы не заметили? — крикнул Кострома.
— Где? — я тут же напрягся.
Вряд ли птица будет десять минут лететь за машиной. У неё и поинтереснее дела могут найтись.
— А вон, — Кострома ткнул пальцем в сторону юго-востока.
Там, среди мелких перистых облаков, маячила одинокая точка. Я схватил кофр, вытащил бинокль.
— Твою же мать! Это же «птичка»! — рявкнул я. — Приготовиться!
Не успел я прокричать команду, как послышался противный свист и в броню БТРа со стороны Костромы влетел снаряд.
Меня отбросило в сторону. Взрывная волна смяла тело, как будто оно было из пластилина. И вместе с тем эта волна спасла меня от второго взрыва, уже с нашей стороны. Я видел, как на почерневшую броню брызнула алая кровь…
Засада!
Черт побери! Нас вели, а я позволил себе расслабиться! Позволил потерять бдительность!
А теперь…
Теперь всё тело превратилось в один сплошной комок муки. Оно пылало от боли, как подбитый БТР. И в то же время я ещё был жив.
Да, я видел сквозь пелену в глазах, что нижняя половина моего тела лежала рядом. Изуродованная, сломанная, вся в подпалинах. Даже берцы слетели…
— Есть кто живой? — вырвался из груди сип.
Мне никто не отозвался. БТР пылал, изнутри не доносилось ни звука. Куски того, кто недавно сидел на броне и белозубо ржал над собственными шутками, уже не вернутся к маме в деревню. Или вернутся в закрытом гробу.
Мой маленький отряд погиб. Из шести пацанов уже никто не вернется обратно.
И вскоре я присоединюсь к ним. Догоню их и мы пойдем туда, где уже не будет ни горя ни зла. Возможно, Сверчок расскажет ещё какую-нибудь байку по пути…
Умру здесь, на жарком песке… под палящим солнцем… Осталось чуточку потерпеть…
Я не дамся живым… Вот сейчас вырву чеку, отпущу рычаг и…
Но мне не удалось уйти спокойно. Я услышал шаги. Скрип песка под тяжелыми подошвами.
Кто это? Игиловцы? Я с трудом поднял слипшиеся веки.
Солнце обрисовало три фигуры в серо-зеленоватой одежде. Звездно-полосатые нашивки на рукавах… У двоих в руках ракетные комплексы… Встали надо мной… Улыбчивые, в голливудских черных очках…
— Янки? — просипел я.
— Факинг рашн, — сплюнул один из них.
— Слышь, янки, — я с трудом заставил язык ворочаться. — Гоу хоум, *ляди!
После этого я выпустил гранату из руки. Звякнул спусковой рычаг. Взрыв растворил в себе испуганные крики, жаркое солнце и такое далекое, синее небо. Небо, по которому всё также невесомо плыли перышки облаков.
Глава 2
Темнота. Вонь.
Вот два слова, которые приходят мне на ум прежде, чем в уши вторгаются звуки «чух-чух, чух-чух».
Да-да, темнота и вонь блевотни. Причем блевотни сивушной, исторгнутой совсем недавно. Такая вонь сама по себе залезает в нос, доходит до мозга и просит тело добавить в общую лужу. Вроде как брызнуть в общий котел…
Я выжил? Теперь где-то в больничке? Или в каком-нибудь зиндане для пленных?
Нет, в зиндане нет этих мерных «чух-чух».
Следом приходит боль. Я чувствую, что раскалывается голова. Она такая же тяжелая, как чугунное ядро для пушки. Или я и есть чугунное ядро для пушки?
А что? Переродился и теперь…
Чух-чух… чух-чух…
Дзиньк-дзиньк-дзиньк…
К мерному постукиванию колес добавился стеклянный звук. Так может дрожать в стакане ложечка. Даже не так… Этот звук шел от ложечки, которая была вложена в стакан, а тот в свою очередь покоился в подстаканнике!
Значит, я не пушечное ядро. Нет, не мог себе представить в одном месте пушечное ядро и стакан в подстаканнике. Значит, я что-то иное… А что?
— Вот вернусь домой и на завод пойду, — послышался откуда-то сверху полупьяный молодой голос. — Женюсь на Люське Трофимовой, в универ подам документы. А там инженером стану, дети пойдут… «Волгу ГАЗ-24» куплю… Недавно в журнале видел… Краси-ик-ивая…
Эммм, чего? Какую «Волгу»?
— Да всё ты свистишь, Сашка. Какая Люська? Она же в Ленинград усвистала учиться. Там себе найдет какого-нибудь профессора… А ты будешь к ней в гости приезжать. На «Аврору» смотреть и на Люську облизываться, — послышался другой, не менее пьяный голос. — Может даст тебе за сиську подержаться.