На Афганистан он набрел случайно. Впрочем, все в этом мире происходит более или менее случайно. Его подруга, техасская антикоммунистка Джоан Херринг была почетным консулом Пакистана в своем штате — тоже довольно случайно. Именно она познакомила его с ситуацией в Пакистане с беженцами, а потом и в самом Афганистане. Чарли Вильсон был единственным человеком в Вашингтоне, который увидел возможность дать русским их Вьетнам.

Обеспечил он это очень просто. Каждый год происходило бюджетное распределение. Почти бесконтрольное. Он просто сказал Минобороны — финансируйте это, а я вам дам в несколько раз больше. В те годы ЦРУ было просто раздавлено и испытывало серьезные проблемы с финансированием — у них, например не было пятидесяти тысяч долларов на самолет для никарагуанских контрас. Вильсон только в первый год войны выделил на Афганистан десять миллионов из оборонного бюджета. На 1986 бюджетный год он сумел довести эту сумму — вместе с другими программами — до невообразимого миллиарда долларов. На многие оборонные программы выделялось меньше, чем на Афганистан. Но минобороны было вынуждено играть в эту игру, хотя их интересовало только противостояние в Европе.

Контроль над всем над этим существовал более чем формальный. Часть средств разворовывали пакистанские генералы. Но и того что оставалось — было очень, очень много. Только что этой парочке Херринг-Вильсон удалось продавить поставку в Пакистан F16 — новейших истребителей. Ни одной мусульманской стране они до этого не предлагались.

Но сейчас Джоанна Херринг вернулась из Пакистана в крайне возбужденном состоянии и сразу помчалась к своему другу. Нашла она его мирно спящим на диване, рядом была почти пустая бутылка. В комнате от перегара было не продохнуть.

По странной иронии судьбы — конгрессмен Вильсон был членом комитета Конгресса США по этике…

— Чарльз, проснись! — требовательно сказала она, теребя его — да проснись же!

Конгрессмен не шевелился.

— Просыпайся! — она схватила графин и вылила конгрессмену на голову. Тот пошевелился, застонал

— Какого черта…

— Проснись, хватит спать! Ты напился!

— Да, я выпил. И что…

Через десять минут — конгрессмен сидел за своим столом, вытирая голову бумажными салфетками. Миссис Херринг удалось за такое короткое время организовать даже пару сырых яиц, чтобы конгрессмен быстро пришел в себя

— Что происходит? — нетвердо сказал Вильсон — ты должна быть в Техасе

— Я только что из Исламабада.

— Как там поживает наш друг… — спросил Вильсон, имея в виду президента

— Плохо поживает.

— Что ты имеешь в виду?

— Он сам не свой. Чем-то напуган, все время говорит об Аллахе.

— Они всегда говорят об Аллахе.

— Чарльз, это серьезно. Он вернулся таким из Москвы. Летал на похороны. Возможно, коммунисты промыли ему мозги!

— И что ты хочешь?

— Как что?! Разберись с этим! Дай указание ЦРУ!

Конгрессмен с тоской посмотрел в глаза своей давней подруги, не увидел там ничего кроме неуклонной решимости — и начал вспоминать телефоны в Лэнгли. Гаст Авракотос, начальник инспекции по Афганистану… Сделать это было непросто — с учетом всего выпитого сегодня…

Пешавар. Город на границе…

Пешавар — это часть старой британской Империи, такой же уникальный город как Танжер или Одесса или к примеру Буэнос-Айрес. Это столица Зоны племен — самоуправляемой территории в составе Пакистана, которая еще во времена британского раджа управлялась по своим, особым правилам. Тут свои суды, своя полиция, армейские части стоят только на границах зоны, внутри — племенное ополчение. Есть таможня — между Пакистаном и Зоной есть таможенная граница. Зона — это серьезно, война тут то полыхает, то тлеет — но никогда не заканчивается. Даже во времена раджа — тут шла война.

Сам город состоит из двух частей — старый, разрушающийся от ветхости британский центр, с его паутиной проводов, лавками на каждом шагу, носильщиками, зубодерами и парикмахерами прямо на улице — и новый город. Новый город построен на деньги старой афганской аристократии переселившейся сюда после революции. Район вилл — каждая из них за забором выше, чем сама вилла, и новая бетонная застройка — там живут те кто победнее, но кто тоже ухватил кусок от щедрот дяди Сэма и прочих доноров войны.

До 1978 года тут вообще ничего не происходило. Американцев тут знали — это были хиппи, балдевшими травой, которая тут просто росла на склонах гор — суши и кури. Хиппи считали угодными Аллаху и не трогали. СССР тут тоже знали — до переворота, премьер Джинна придерживался левой ориентации, говорили о том что приедут советские геологи, найдут нефть и они все будут жить как в Саудовской Аравии. Премьера Джинну повесили в камере после скорого и неправедного суда, свергшие его военные, а его дочь вышвырнули из страны.

Потом в соседней стране произошел переворот — и валом повалили беженцы. А потом — пришли американцы с их помощью. И саудиты — которые на доллар помощи давали еще доллар своих.

Теперь экономика города базируется в основном на беженцах. Те, кто живет в лагерях — они не имеют гражданства, потому за работу берут совсем немного, да часто их обманывают и не платят даже те крохи. Те беженцы кто побогаче — открыли собственный небольшой бизнес и платят полиции и военным за защиту. Но главный кусок — это конечно американцы. Они присылают рис, пшено, продукты — большая часть оказывается на базаре.