Коллекция «Метаморфозы» представляет великие произведения мировой литературы в интрпретации современных иллюстраторов. Как древнеримский поэт Овидий в поэме «Metamorphoses» повествует о различных превращениях, произошедших со времени Сотворения мира, так и современные художники, обращаясь к классическому тексту, переосмысляют его в уникальные художественные образы.
«Страшные рассказы. Книга II» – долгожданное продолжение невероятно мрачных и завораживающих историй Э. А. По в сопровождении удивительных иллюстраций Б. Лакомба.
Нечто глубокое и лучистое, как греза, идеальное и загадочное, как кристалл! Исполинский талант, бездонный, как небеса и ад!
Шарль Бодлер
Originally published in French under the following title: Les Contes Macabres by Edgar Allan Poe, volume 2, illustrated by Benjamin Lacombe
In Metamorphose collection directed by Barbara Canepa and Clotilde Vu
Иллюстрации Бенжамен Лакомб
Посвящается Марии Клемм
Восторженной, преданной матери, которой поэт написал эти стихи
1
Перевод В. Брюсова (прим. ред.).
Страшные рассказы
«Всегда ищите книги с большими полями».
Метценгерштейн
Pestis eram vivus, – moriens tua mors ero.
2
При жизни был тебе несчастьем – умирая, стану твоей смертью (Мартин Лютер). – Здесь и далее прим. перев., за исключением оговоренных случаев.
Ужас и рок во все века блуждали по свету. Зачем поэтому обозначать время, к которому относится мой рассказ? Будет достаточно, если я скажу, что в глубине Венгрии существовала незыблемая, хотя и скрываемая, вера в учение о переселении душ. Я не стану распространяться о самом учении, то есть о его ложности или вероятности, однако утверждаю, что очень значительная часть нашего недоверия, по выражению Лабрюйера, о всех наших несчастьях «vient de ne pouvoir etre seul» [3] .
3
«…происходит от того, что мы не можем оставаться одни» (фр.).
Однако в венгерском суеверии были некоторые пункты, которые быстро перерождались в нелепость. Они, то есть венгры, расходились очень во многом с восточными авторитетами. Так, например: «Душа, – говорят первые (я привожу слова очень остроумного и умного парижанина), – живет только один раз в осязаемом теле: лошадь, собака, даже человек, суть только призрачные подобия этих существ» [4] .
Фамилии Берлифитцинг и Метценгерштейн на протяжении многих столетий враждовали между собой. Не было, кажется, примеров такого взаимного озлобления между двумя другими столь знаменитыми семьями. Происхождение такой вражды, по-видимому, находим у пророка: «Страшное падение постигнет высокое имя, когда, подобно всаднику над лошадью [5] , смертность Метценгерштейна восторжествует над бессмертием Берлифитцинга».
4
«В своей книге “Год две тысячи четыреста сороковой” [в оригинале приведена на французском («L’An deux mille quatre cent quarante»), как и цитата Лабрюйера] Мерсье всерьез отстаивает идею переселения душ, а Исаак Дизраэли говорит, что в мире нет другой столь простой системы, до такой степени сломившей неприятие разумом. Еще одним серьезным поборником переселения душ (приблизительно с 1869) считается полковник Итан Аллен, Дитя Зеленых гор («Le Green Mountain Boa», 1869, “Боа Зеленых гор”)». – Э. А. П. (Ш. Б.) – «Год 2440, или Сон, которого, возможно, никогда не было» (цитаты приведены в «Маргиналии», CXVII) был опубликован в 1770 году.
5
«Авторство этого странного, туманного текста мне неизвестно; вместе с тем я позволю себе внести некоторую ясность, применив его к нравственной направленности повествования. Время от времени По приводит цитаты по памяти и не совсем верно. Как мне представляется, смысл в конечном итоге сводится к тому, чтобы принять приписываемое отцу Кирхеру мнение о том, что животные суть “запертые души”. (Ш. Б.) – В оригинале эта цитата приведена на французском и выглядит так: «Ne demeure qu’une seule fois dans un corps sensible: au reste – un cheval, un chien, un homme m^eme, n’est que la ressemblance peu tangible de ces animaux» («Душа живет только один раз в осязаемом теле: лошадь, собака, даже человек, суть только призрачные подобия этих существ»).
Без сомнения, эти слова сами по себе или вовсе не имеют смысла, или весьма мало, но известно, что и еще более незначительные причины влекли за собой – и не в давние времена – последствия столь же значительные. К тому же владения, которые были смежными, долгое время соперничали за влияние на правительство в управлении страной. Кроме того, близкие соседи редко бывают друзьями, и обитатели замка Берлифитцинга могли смотреть с своих высоких башен прямо в окна дворца Метценгерштейнов. Более чем феодальное великолепие, открывавшееся при этом, конечно, вовсе не способствовало смягчению чувства раздражения в менее древних и богатых Берлифитцингах. Что же удивительного после того, что слов пророчества, хотя и бессмысленных самих по себе, было достаточно, чтобы возбудить и сохранить вражду между двумя семьями, уже подготовленными к ссоре подстрекателями наследственного соперничества? Пророчество как будто предсказывало, если вообще предсказывало что-нибудь, окончательное торжество могущественнейшему дому, и поэтому вспоминалось, конечно, с ожесточением более слабым и менее влиятельным.
Вильгельм, граф Берлифицинг, несмотря на свое высокое происхождение, был во время моего рассказа больным, дряхлым стариком, ничем не замечательным, кроме безграничной антипатии к семье своего соперника и такой страстной любви к лошадям и охоте, что ни болезнь, ни старость, ни умственная слабость не могли помешать удержать его от ежедневного участия в опасных охотах. Фридрих же, барон Метценгерштейн, был еще несовершеннолетний. Отец его, министр, умер рано. Мать, фрау Мария, сошла в могилу вскоре за ним. Фридриху в это время пошел восемнадцатый год. В городе восемнадцать лет – не долгий период, но в глуши, такой полной глуши, какую представляло из себя старое дворянское гнездо, удары маятника имеют более глубокое значение.
В силу некоторых обстоятельств, связанных с распоряжением отца, молодой барон вступил во владение своими богатыми поместьями тотчас по смерти родителя. Редко кто из венгерских дворян владел такими богатствами. Замкам барона не было числа; но главным по богатству и обширности считался замок Метценгерштейн. Границы его владений никогда не были точно определены, но главный парк имел пятьдесят миль в окружности. При известном характере молодого человека, получившего такое несметное наследство, почти не существовало сомнения в его будущем образе действия. И действительно, уже в первые три дня его подвиги превзошли ожидания его самых восторженных поклонников. Бесстыдный разгул, низкое предательство, неслыханные жестокости быстро показали дрожащим вассалам, что никакая рабская покорность с их стороны не в состоянии оградить их от когтей своенравного Калигулы, не знавшего требований совести. В ночь на четвертый день загорелись конюшни Берлифицинга, и общее мнение внесло поджог в уже отвратительный список преступлений и гнусностей, совершенных молодым бароном.