Анна тогда ответила, что представления не имеет, какие документы нужны на факультет некромантии – потому что куда ему ещё-то? Но отец только вздохнул и сам отвез Леона в академию – подать документы и договориться о вступительных испытаниях, все нормальные люди уже их сдали в тот момент и ждали письмо с известием о зачислении!

И теперь завтра отец повезёт в академию их всех – и госпожу Шеню, и Леона, и Анну. Такова традиция – на зачисление первокурсники приходят с родителями, потому что это праздник. Да какой тут праздник! Анна терпеть не могла большие сборища, но после отъезда мамы ей пришлось сопровождать отца на важные мероприятия. Отец, Франсуа де Котель, много лет работал на своего сокурсника по академии – его высочество Луи де Рогана, в мега-корпорации «Четыре стихии», и курировал всю водную магическую промышленность. И время от времени ему нужно было появляться в свете с дамой – сначала с мамой, а теперь с Анной. Правда, два последних раза он ходил с госпожой Шеню – вот и хорошо. Она, конечно, не умеет ни одеться, ни вести себя, откуда этому можно научиться, если живёшь одна, работаешь сама на себя, и ещё сына содержишь? Госпожа Шеню работала финансистом в фирме, с которой отцу нужно было заключить договор, там они и встретились. Жозина говорила, что госпожа Шеню добрая и сердечная, и вообще хорошая женщина, и никакого зла Анне не сделала. Сделала или нет – какая разница? Ей не место в их с отцом доме. И её сыну-некроманту – тоже. И отец это рано или поздно поймёт.

Лучше бы пораньше, конечно.

* * *

Утром Клодетт просидела в своей комнате почти до последнего момента, надеясь, что мама устанет кричать на папу и Филиппа, и ей уже не достанется. Папа стойкий, он умеет обратить всё в шутку. Филипп пофигист, его хоть как назови, он будет молчать. А у неё нет никакого терпения, она тоже, как мама – взрывается и начинает орать. Громко и многословно. А перед зачислением в академию только дома разругаться не хватало!

Кажется, Филипп сменил уже две рубашки, пока маму устроили цвет, чистота и степень утюжки. И завязал волосы в хвост. Дай маме волю – она тот хвост вообще отрежет, но Филипп ей такой воли не даёт. А что, красивый хвост, длинный, не у всякой девчонки такой есть, в школе по Филиппу сохли все, от сопливых пятиклашек до молодой училки химии, к которой Филипп ходил решать какие-то конкурсные задачи. Клодетт тоже ходила, только не решать, а хвосты сдавать, у неё с химией было так себе. И сразу просекла, с чего госпожа Мю так на братика смотрит. А что – синие глаза, черные волосы ниже плеч, в последнем классе он ещё несколько серебристых прядей себе высветлил, учится круто, на гитаре играет – ну прям мечта, а не парень. И ещё целитель – как и положено, если мама целитель и папа целитель. А Клодетт целительской силы не досталось.

Она не рассчитывала сегодня на многое. У неё огонь и воздух примерно поровну, ментальная сила чуть слабее, а атака – ну, такое. На экзамене попросили показать, а она и не умеет, фиговину какую-то выплюнула, да и всё, правда, большую. В целительской семье и тренировать атаку – не смешите меня, пожалуйста. Мама в обморок упадёт, и даже папа её из того обморока не поднимет. Поэтому… Филипп будет на целительском, а она – на стихийном. Только вот огонь или воздух?

Клодетт решила, что уже можно, и тихо спустилась по лестнице в столовую.

– Клодетт! Ты почему так вырядилась?

Эх. Не прокатило, думала Клодетт, поднимаясь обратно в свою комнату.

А вообще, конечно, мама, даром, что великая Донна Брам, в замужестве де ла Мотт, и умеет чуть ли не в лёгкую обратно запустить остановившееся сердце, и всё такое, но – при том слишком много времени уделяет тому, что подумают о ней другие. В первую очередь, свекровь, графиня де ла Мотт и декан факультета целителей, их с Филиппом бабушка. Ну и ещё разные посторонние люди. А её дети всё равно что она сама. Так что…

Нет, правда, какая разница, что на ней надето? Она ж не голая в академию собралась! Что значит – снять эту дурацкую юбку и куртку? Что значит – приличные люди так не одеваются? Что-о-о? Вот это платье? И чулки другие? И сумку взять вместо рюкзака? А что волосы, не надо трогать мои волосы, нормальные волосы! И так это вообще не я в зеркале, а дура какая-то в горошек! Ну, мама, погоди!

* * *

Профессор некромантии Жан-Александр де Саваж протянул руку супруге, профессору боевой магии госпоже Марион, и оба они шагнули из холла особняка на улице Сент-Антуан на площадь перед входом в главное здание Академии. Все остальные давно уже отбыли обычным образом, на машине – и Жанно со всем семейством, где сегодня первым номером – Жанно-самый-младший, уже почти первокурсник. И Тея с семейством – даже малыша Дамиана взяли с собой, пусть смотрит, что его ждёт, так сказала дочь. А им с Марион можно появиться перед самым началом, без них всё равно не начнут.

Ух, какая толпа-то сегодня, это после летнего-то затишья! Профессор здоровался с преподавателями и студентами, и Марион тоже здоровалась с преподавателями и студентами. С кем-то уже виделись после лета, с кем-то – ещё нет. Старшие студенты стояли кучками, первокурсники – тоже кучками, только с родными. Саваж поискал своих – на месте. Жанно, Авриль, Тея, Риккардо, и все дети – от героя сегодняшнего дня Жанно до самого младшего Дамиана, который скакал по газону вместе с двумя волшебными ящерицами – все трое то исчезают в тенях, то появляются обратно.

Неподалёку каменной глыбой возвышался – кто бы мог подумать – Луи де Роган. Точно, у него же младший сын поступил, вот он и явился. При нём были старшие дети – дочка и сын, оба выпускники-стихийники, вода и земля. Ещё есть огонь, девица-почти-выпускница, последний курс, тоже где-то тут, наверное. О, вон же она – ещё с парой девиц настраивают гитары. Наверное, будут играть гимн академии? А младший сынок стоял рядом с таким печальным видом, что Саваж ему посочувствовал. Явно хочет сбежать, но отчего-то не может.

Встретились и де Риньи, и младшие, то есть, тьфу, уже средние де ла Мотты, и ещё кое-кто. Ох, ну и внуки у Жака с Клодетт, загляденье просто! Мальчик поражал длинными, холёными, уложенными в идеальный хвост волосами, а девочка… три её косички были цвета платья, такие же синие, только не в горошек. И выбритые виски – тоже такого же синего цвета. Бедняге Донне прямо дурно делалось, когда ей на глаза попадался затылок дочери. Саваж от всей души посочувствовал девочке, потом подумал – это кому ещё нужно сочувствовать, он-то знает всё, что сегодня будет оглашено, а бедняга Донна – нет.