Ей казалось, что сломленная и неживая как погасшая свеча, она скоро наскучит губернатору, но визиты становились только чаще, а время, проведенное вместе с ней, увеличивалось. Маше не было понятно, почему именно она, но в то же время очевидно — он однозначно ее хотел. Почему? Неизвестно.

В первую неделю она упрямо не хотела брать карту, оставленную на расходы, но в один из дней Горин приехал злой как черт и сразу направился не в ванную и постель, а на кухню.

— С этими гребанными встречами и конференциями с утра чашки кофе не выпил. Голодный как волк, — заявил он и потребовал ужин.

Маша, пребывающая в депрессии из-за которой уже неделю почти ничего не ела, испуганно глянула на Александра Николаевича и пролепетала:

— У меня ничего нет…

— Как это ничего нет? — удивился Горин и направившись к огромному двух дверному холодильнику замер, уставившись на полностью пустые полки. Вдруг он круто развернулся и медленно осмотрел Машу с головы до пят, как будто что-то подмечая, а потом начал отчитывать как маленькую:

— А я-то думаю, почему ты такая вялая и вещи на тебе болтаются как на вешалке… Ты голодовку решила объявить, дура? Я тебе карту с огромным лимитом для какого хера оставил?

Его грубые слова и повышенный тон совсем вывели из строя и без того расшатанные нервы девушки, и она вдруг всхлипнула и разрыдалась, сев на пол прямо на кухне.

— Перестань, реветь! Ты себя в зеркало видела? Одни кости! — отчитывал Александр Николаевич, набирая номер доставки из ближайшего ресторана.

В этот вечер она ела под его строгим надзором, а затем он впервые за все время остался на ночь.

На следующий день водитель, приставленный к Маше, свозил ее по магазинам, и она сама не заметила, как немного ожила, увлеклась и набрала кучу мелочей для дома и несколько обновок себе. Она знала, что шопинг лечит депрессию, но даже не подозревала, что так быстро и действенно.

Приехавший следующим вечером после ссоры, Горин был накормлен горячим борщом с пампушками, и почти мурлыча от удовольствия, снова остался на ночь.

— Я бы хотела иногда ночевать у мамы, — вдруг заговорила Маша после очередного раунда секса, на который у Горина всегда находились силы.

— Нет, вы можете видеться днем, вечерами ты нужна мне. Да и потом кто будет кормить меня ужином? Мне эта ресторанная еда изжогу на раз два вызывает, — протянул Горин.

— У тебя есть жена, — осторожно начала Маша.

— Не зли меня, — рявкнул Горин быстро усмирив расхрабрившуюся девушку.

Несмотря на обиду, ослушаться Маша не посмела, да и потом уже на второй неделе губернатор стал ночевать у нее постоянно. Теперь в ванной появились бритвеные принадлежности и тот самый парфюм, который свел ее с ума в самую первую встречу.

Она совершенно не понимала его. Ведь дома наверняка ждала жена, да и с Машей отношения не стали такими как в самом начале и теперь было неизвестно, восстановятся ли они когда-нибудь. Так почему каждый вечер он возвращался именно к ней?

Неужели влюбился? В эту теорию она тоже совершенно не верила, но постепенно снова ожила и стала успокаиваться. В конце концов, молодость и ежедневный секс делали свое дело и даже будучи пленницей Горина Маша начала чувствовать себя лучше. Да долгожданное самостоятельное проживание отдельно от мамы не принесло свободы, потому что Александр Николаевич во многом был жестче, чем Галина Ивановна, но к этому она тоже постепенно привыкла. Ее душа, раненная влюбленностью, страхом и принуждением постепенно восстанавливалась и приходила в норму. Теперь, когда Маша больше не пыталась уйти и смирилась, Александр Николаевич и сам снова становился спокойнее и, несмотря на то, что открыто доминировал, был гораздо мягче.

Каждый день стал проходить словно по графику: днем Маша проходила практику в газете, потом обедала в каком-нибудь кафе или в гостях у мамы, отправлялась в салон, чтобы привести в порядок и так ставшие идеальными лицо или волосы, а вернувшись домой, принималась за приготовление ужина для губернатора.

— Почти как жена, — подумала она в один из дней и почему-то улыбнулась этой мысли, маринуя мясные стейки. Она уже хорошо изучила вкусы Горина и к своему собственному удивлению обнаружила, что он обожал ее стряпню.

Казалось бы, все должно наладиться если не сразу, то со временем точно, но именно сейчас, когда она вновь стала чувствовать себя лучше, случилась новая беда. От гриля Машу отвлек телефонный звонок, на который она, не глядя, ответила:

— Маша! Я все знаю! Ты опозорила меня и память отца! — рыдала мать, — я больше не хочу тебя знать! Разве мы так тебя воспитывали? Он женатый человек! Весь город в курсе! Это позор!

— Мама, прости, — пролепетала потрясенная дочь, но в трубке раздались короткие гудки, оповещающие о том, что мать бросила трубку.