– Хорошо, я проверю. – Он был явно недоволен и не скрывал этого.

– Прошу вписать это в протокол.

– Разумеется, – процедил дознаватель сквозь зубы и поморщился, тем не менее выполнил мою просьбу и опять пододвинул ко мне протокол.

Медленно вчитываясь в каждое слово, прочитал его, сделал пару поправок, которые дознаватель, пребывая на грани нервного срыва, внёс в протокол, и только собрался его подписать, как вдруг вспомнил один американский фильм, который смотрел в Доме кино.

– Скажите, а почему вы мне не напомнили, что я имею право на вызов адвоката? И если его у меня нет, вы обязаны предоставить мне государственного защитника.

– Ты что, забыл, в какой стране живёшь? – Он взглянул на меня как на сумасшедшего. – Ты живёшь в Советском Союзе, а не на гнилом Западе. Вот закончится следствие, тогда и получишь своего адвоката! Расписывайся!

– Любой документ, связанный со следствием, я буду подписывать только в присутствии адвоката! – непреклонно заявил я и демонстративно отодвинул от себя протокол допроса.

– Не подпишешь?

– Нет! – твёрдо ответил я.

– Ну, смотри, – угрожающе произнёс он и взял протокол. – Так и напишем: «От подписи обвиняемый отказался…»

После чего вызвал конвой.

– Обыскать по полной программе! – приказал он.

Тогда-то у меня и забрали паспорт, ключи от комнаты, кошелёк с деньгами, примерно сто пятьдесят рублей, и обручальное кольцо. Дознаватель составил опись изъятого и выписал постановление об аресте. А на меня вновь надели наручники. Вскоре я уже ехал между двумя милиционерами на заднем сиденье уазика.

В голове вертелся всего один вопрос: куда меня везут? Но когда милицейский уазик въехал в какие-то странные ворота, которые тут же за нами закрылись, и мы оказались в своеобразном тамбуре перед другими воротами, я догадался, что мы приехали в тюрьму. От этой догадки у меня перехватило дыхание. Появилось такое чувство безысходности, что хотелось завыть от отчаяния. И всё-таки в самом дальнем уголке сознания теплилась надежда, что случилась чудовищная ошибка, в конце концов разберутся и я снова окажусь на свободе. Иначе не может быть! Не может в самой справедливой стране, как сказано партией и правительством, невиновный, более того, пострадавший человек быть лишён свободы! Не может быть потому, что не может быть никогда!

Какой же я всё-таки был тогда наивный!..

Сейчас, став намного старше и довольно неплохо разбираясь в работе правоохранительных органов, могу сказать, что коль скоро меня в то застойное время отвезли в тюрьму, то органы правопорядка просто обязаны были вывернуться наизнанку, но невиновным я из неё уже не вышел бы ни при каких обстоятельствах! Был бы человек, статья всегда найдётся! В то время существовало извращённое понятие «чести мундира».

Хотя почему «в то время»? Мне кажется, что и сейчас вряд ли многое изменилось в лучшую сторону…

От этого на душе очень муторно и противно, что и сейчас нет полного доверия к российским органам правосудия!

А в то время эта вера настолько прочно вбивалась в наши головы, что и мысли не было о том, что невиновного могут оболгать и лишить свободы.

После нескольких месяцев пребывания в Бутырской тюрьме я написал следующие строки:

А это я написал, отсидев более четырёх лет своего второго срока:

Cтоял май 1975 года. Конвоиры вывели меня из машины и передали дежурному сотруднику тюрьмы вместе с какими-то документами, сели в машину и выехали с территории. Что это за тюрьма, мне было неизвестно: когда везли в уазике, я, зажатый между двумя внушительного вида милиционерами, с трудом мог ориентироваться, да и, честно говоря, мысли мои были совсем другие…

Но, оказавшись в тюремном дворе, машинально осмотрелся и сразу увидел краснокирпичную остроконечную башню, наличие которой не вызывало никаких сомнений: я попал в знаменитую Бутырскую тюрьму!