Погрозив мышонку кулаком, бабуля кинулась было спасать жаровню от нагара, да увидела чудеса: растянувшись по всей поверхности, тесто быстро подрумянилось, стало желтым и ажурным, словно кто-то обвязал тончайшим узором, а какой вкусный запах наполнил избушку! Бабуля, затаив дыхание, перевернула эту лепешку лопаткой на другую сторону, давая хорошенько поджариться. Готовое лакомство она выложила на тарелочку и смазала маслицем, вспоминая о солнышке на закате. Никто еще в ПроштоЛесье не слышал об этом русском блюде и, конечно, не пробовал!

Бабуля Ягуля посмотрела на лепешку, повертела так и эдак, откусила кусочек и улыбнулась, проговорив: «Вот так блинок!». Ведь на старолешском языке, который давно уж все позабыли, слово «блин, блинок» означало «летнее солнце».

Приноровилась хозяюшка стряпать блины, целую стопку напекла. Даже кошка Лиска один выпросила да с урчанием проглотила. Спать бабуля легла за полночь, покуда прибирала кухню после готовки.

Наутро принялась Ягуля с начинками баловаться: и рыбную мякоть завернет в блинный рулетик, и грибочки с лучком в конвертик поместит, и творог с ягодами в узелок из блиночка затянет. Как и хотела Сластена Никитична, так и вышло – со всем сочетался блин, выглядел красиво и ярко, и к обеду впору и на десерт в самый раз.

В воскресенье отправилась бабуля Ягуля в гости ко второй подруге – Варваре Ворчунье. Не зря так прозвали её, ведь сколько на свете живет, все одно ворчит, недовольство выказывает. Привыкли к её норову соседи, не обижались, что слова доброго не услышишь, даже если гостинец принесешь или помощь окажешь. Так и Ягуля – любила её и жалела, радовала всякий раз, ведь одна на свете была Варвара Ворчунья, так и не завела семьи за всю жизнь, а родни давно уж и нет в живых.

Через темный и высохший лес со скрюченными деревьями, чахлыми кустами и жухлой травой приходилось идти бабуле Ягуле. Даже в самый погожий день солнце едва пробивалось сквозь иссохшие ветви, оставляя марь в тени. Каждый раз, пробираясь через этот лес, бабуля Ягуля покрывалась мурашками и думала, что коли встретила бы здесь лешего волосатого – и то приятнее было бы, – хоть в компании шагать.

Подруга жила в стареньком кривобоком домишке, на окраине деревни Нохти.

Варвара Ворчунья ростом повыше Ягули была, но с худобой и бледностью кожи никак справиться не могла. В руках длинных все время что-то держала: то вышивку, то бублик, то травки сухие перебирала, то бусы пальцами перекатывала, а иногда с кочергой бродила, будто забывала на место убрать.

А в этот раз и на себя не была похожа: молчаливая или сердитая обычно, а тут – в испуге, в страхе, да причитает без остановки, в руках метлу держит, в угол комнаты ею тыкает:

– Спасите-помогите! Нечистый дух завелся! Рычит на меня, негодник!

Ай, что делается! Что за напасть!

Ягуля легонько коснулась подруги, погладила по руке:

– Ну что ты, Варварушка, какой нечистый? Я в гости пришла, ставь самовар. Отложи метлу, милая, я гостинцев принесла.

– Ага, как же, он за самоваром и сидит! Третий день я чаю не пью, – едва не плача, сказала Варвара.

Бабуля Ягуля к любой живности подход находила, ладила. Она была уверена, что в дом просто забрался лесной зверек, а подруга с перепугу нечистью его окрестила.

– Дай-ка я погляжу. И метлу прибери – пугаешь маленького. Я лучше блиночком выманю.

– Чем-чем? – Переспросила Варвара, но своё орудие убрала, а сама боязливо позади встала, через плечо Ягули выглядывая.

Бабуля заглянула в угол, где стоял самовар, и сразу приметила лохматое маленькое существо в отражении на жёлтом, начищенном до блеска боку самовара. Осторожно положив рядом блюдечко с теплым блином, она сделала шаг назад, чуть не отдавив подруге ногу. Существо зашебуршало чем-то, выдало громко и сердито: «Ыыыы!», будто на всякий случай. Но маленькая ручонка с полосатым рукавом показалась на секунду, схватила угощение и спряталась. Послышалось жадное чавканье.

Конец ознакомительного фрагмента.