– Да, сдохни уже! – раздражённый рык донёсся откуда-то сверху, но олень не успел поднять взгляда. Блеснуло лезвие, раздался тихий хруст и меч перерубил шею, оборвав псевдожизнь существа.

Мир вздрогнул, стоило клинку завершить свою работу. Лесная чаща ожила сонмом звуков, до этого скрытых от ушей. Тёмная дымка под ногами распадалась, влажно блестя на мёртвых листьях и искривленных корнях. Скверна отступала, сжималась. Мерзкий дым втягивался обратно в тело поверженного чудища и землю вокруг.

Верус отступил на пару шагов, его лицо расслабилось, будто с плеч спала невыносимая ноша. Только сейчас путник ощутил, как сильно на него давила Скверна. Пока остатки проклятого дыма растворялись, мужчина осмотрел лезвие меча, покрытое кровью и белой слизью. Короткий взмах и почти вся дрянь слетела с него, оголив истинную красоту клинка. Но владелец не удовлетворился этим, зажав на сгибе локтя, медленно протянул на себя, полностью очищая лезвие об одежду. И только после этого, позволил себе вернуть оружие в ножны.

Пока боец занимался оружием, Скверна окончательно исчезла, оставив мёртвое тело оленя лежать на сырой земле. Его искажённые контуры никуда не пропали: даже мёртвый он ещё оставался прокажён, но выглядел искусственно. Лишившись жизни, существо, которое не должно существовать, превратилось в корявое, наскоро сшитое чучело.

Мужчина долго смотрел на поверженного врага. В его выражении глаз появилось что-то, о чём бы он предпочёл не говорить. Печаль? Нет, что-то глубже, но оно не успело сформироваться окончательно. Отмахнувшись от собственных чувств, человек подступил к туше. Из-под плаща выпорхнул разделочный нож с широким лезвием. Перекрутив его на ладони, Верус присел на корточки и вонзил клинок в ещё тёплую плоть. Из раны потекла кровь, белая жижа пропала, точно всё сражение и ужасы ему попросту привиделись.

Уверенными движениями вскрыв грудную клетку, мечник добрался до главного. Отложил нож и запустил левую руку внутрь. Замерев со странным выражением лица, он шарил в глубине туши, пока пальцы не нащупали нечто гладкое и твёрдое.

– Ага! – воскликнул воин, улыбнувшись. – А вот и награда.

Первые лучи солнца пробились сквозь ожившую чащу. Тонкие жёлтые столпы, упали на подлесок, выхватив из сумрака окровавленную руку и жёлтый камень, лежащий на раскрытой ладони.

– Неплохой размерчик, засранец! – хохотнул мужчина, пнув тушу оленя. – Вот почему ты такая заноза в заднице, да? – хмурое до этого лицо украсила действительно счастливая улыбка, кажется, она была первой за месяц.

***

Солнце катилось к закату. Крестьяне заканчивали нехитрые дела на полях: кто-то вёл скотину обратно в деревню, другие возвращались, неся пресную воду с реки, вместе с ними шли несколько женщин, что занимались стиркой и теперь несли чистые вещи домой.

Ронзель, как всегда, дежуривший у ворот, жевал травинку и разглядывал баб. Как вдруг что-то привлекло его внимание. Прищурившись, паренёк удивлённо раскрыл рот. Травинка выпала, медленно упав на землю. Но он не заметил, всё его внимание сосредоточилось на силуэте, бредущем со стороны леса: высокий и плечистый человек в оборванном тряпье неторопливо вышагивал по направлению к воротам. Но взгляд Ронзеля привлёк вовсе не внешний вид, а две шкуры, свисающие с шеи, будто заправский шарф разбойника или городской красотки.

– Это же… не может быть, – парень на ощупь нашёл копьё, приставленное к частоколу, и зашагал на встречу. – Эй, милсдарь! Вы вернулись! Давайте сюда, вас уже заждались! – Ронзель призывно махал свободной рукой, привлекая внимание странного охотника. А заодно и всех баб в округе. Теперь-то он сможет говорить, что лично встречал спасителя деревни.

– Голова у себя? – бросил охотник, не здороваясь, стоило только подойти поближе.

– А куда ему деться-то, милсдарь? У себя, коряга старая, вас ждёт, как есть.

Парень скривил лицо в, как ему казалось, заправской ухмылке. Только вышло не очень. Уж больно уродливая была морда: нос картошкой, жёлтые кривые зубы и странно вздёрнутая верхняя губа. Верус сражался с самим собой, чтобы не бросить что-нибудь в ответ. Нет никакого смысла издеваться над землероями – жизнь у них и так горькая словно зарецвет (1). В место этого он понимающе кивнул и продолжил путь в деревню.

Люди вокруг бросали на него взгляды: кто удивлённые, другие испуганные, третьи разве что не возносили молитвы Вечной Шестёрке. И на том спасибо! Не хватало только, чтобы землерои поклоны мне бить начали. Ещё чего!

– Посмотрите, посмотрите, на шкуры… – шептался кто-то в быстро растущей толпе.

– Как есть двухвостый волчара! Боги и Твари!

– Да их же две, шкуры-то две!

– Вот кто Любку задрал! Ой-ей… – причитала дородная женщина с двумя вёдрами воды на коромысле.

– А он их обоих, раз – и всё! – воскликнул какой-то мужичок с мотком верёвки на плече.

– Правду говорят! Подаренные Богам всю славу в себя да силу принимают!

Последняя реплика заставила лицо воина непроизвольно дёрнуться, но никто не успел заметить мимолётной гримасы, проскользнувшей на нём. Так, под недружный хор возгласов и причитаний крестьян, Верус пересёк полдеревни, подойдя к дому местного головы. Тот уже стоял на крыльце, ожидая. Молодой парнишка, что-то нашёптывал ему на ухо, но стоило наёмнику приблизиться, как паренька, словно ветер унёс.