Матушка дернула подбородком в сторону калитки:

– Пошел вон с божьей земли! У нас защитники имеются!

Женщина в шубе была уже в паре метров от них. Услышав слова Лидии, она одним взглядом отправила охранников к оперу:

– Убери его! Видеть ментов не могу! – В голосе прорывался крик, взвинченный, натянутый как тугая струна.

Без слов двое мужчин в одинаковых куртках подхватили оперативника с двух сторон, зажали свинцовыми пальцами и протащили по двору к калитке. Гуров извернулся, пытаясь вырваться, но они явно превосходили его по силе. Да и, судя по профессиональному захвату, знали, как обездвижить человека, и не раз это делали. Охранники жестко завернули ему ладони назад, чтобы остановить любые попытки сопротивления. И для наглядности один из мужчин ударил носком ботинка под колено оперативнику:

– Не рыпайся, и ничего не сломаем.

Напоследок Гурову удалось лишь выгнуть шею и оглянуться. Лев Иванович успел увидеть, как в два медленных тяжелых шага женщина приблизилась к священнику и влепила тому увесистую пощечину, от которой дернулась его седая голова, а на кровавый пятачок перед баней хлынули новые капли с лица и рук. Матушка Лидия вскрикнула, топор в ее руке дрогнул, мальчишка рядом с дровником сжался пружиной. Больше ничего увидеть Гуров не успел.

Широкоплечие охранники проволокли оперативника словно мешок с картошкой по площадке перед церковью. Две старушки на входе еле успели отскочить в сторону и тут же испуганно зашептались, так как за Львом Ивановичем тянулась по всей прицерковной территории тонкая дорожка из кровавых пятен. Но охранники не обращали на свидетельниц никакого внимания, одним движением они выкинули Гурова за церковный забор, так что он улетел почти под колеса проезжающего мимо большегруза.

Прокатившись по грязному снегу, Лев Иванович с трудом встал и первым делом схватился за карман – телефон! Так и есть, от удара по экрану пошла широкая трещина, кусок корпуса отвалился, обнажив сплющенную микросхему и оборванные проводки. Как теперь ему связаться с Орловым? А это единственный путь, чтобы остановить местечковый беспредел. Местные явно живут по своим правилам и плевать хотели на закон. Его только что чуть не зарубили топором и на попытку переговорить унизительно вышвырнули прочь с церковной земли. Этого он так не оставит. Он честно пытался не касаться секретов этого поселка, занимаясь только расследованием взрыва в поезде, но его жители настолько погрязли в обмане, что воспринимали каждый шаг московского опера как угрозу своим тайнам. И вот награда за то, что он молчал, понимающе кивал – да, мол, жизнь в таком нищем поселке нелегка и приходится идти на уловки, чтобы выжить. В итоге он теперь без связи, с головы до ног в грязи, с рассеченным ударом топора ухом, вышвырнут на дорогу на глазах у любопытных зрителей, будто какой-то забулдыга. И сейчас новость об унижении московского важного чина облетит все дома, по пути обрастая невероятными деталями и домыслами.

И словно специально по пешеходному переходу к церкви прошла группка женщин с детьми. Одна из них не удержалась от плевка в сторону Гурова:

– Будь ты проклят, беду в наш поселок притащил.

Дети, поддерживая агрессию матери, принялись швырять в оперативника комки грязного снега, взятого с края дороги. Вторая прихожанка погрозила кулаком и взвизгнула:

– Убирайся из поселка! Воплощение дьявола!

– Дьявол! Дьявол! Пошел вон! – вслед за женщинами заверещали дети.

Лев Иванович замер в растерянности, он привык бороться с преступниками, но здесь ослепленные фанатичной верой женщины, старики, дети. Что он им может ответить?

Злость внутри, что начинала закипать в начале визита в божий дом, теперь заполыхала яростью. Он устроит им раскрытие всех кровавых секретов, только бы прийти в себя. От падения и удара снова вернулись головокружение и тошнота, Лев Иванович с трудом, спотыкаясь, побрел обратно вдоль дороги. Первым делом необходимо прийти в себя, привести одежду в порядок, зашить и обработать рану. Ноги сами понесли его к старому зданию фельдшерско-акушерского пункта. Во дворах обшарпанных трехэтажек по-прежнему царила тишина, но ему казалось, что из-за каждой пестрой занавески за ним с ненавистью и презрением наблюдают жители поселка.

В фельдшерско-акушерском пункте было тихо, лишь в глубине здания было слышно металлическое звяканье медицинских инструментов и голос медсестры, которая болтала по телефону.

– Представляешь? Устроил драку в церкви! Вот москвичи, совсем совести нет. Проклянет его отец Тихон и прямиком отправится в ад!

Гуров чуть не расхохотался, слухи о нем добрались до больницы медицинского учреждения быстрее, чем его ноги. На смешок из-за двери показался одетый в застиранный белый халат главный и единственный врач поселка Туманный. Во взгляде за очками мелькнуло удивление, но Яков Никанорович, если и были у него вопросы к окровавленному оперативнику, свое любопытство сдержал. Лишь профессионально с нажимом ощупал ухо:

– Проходите в кабинет к окну. На свету проведу осмотр. Зашивать придется точно, анестезии нет, так что приготовьтесь немного пострадать.

– А у вас в поселке любят страдать, как я заметил, – не удержался от раздраженного замечания Лев Иванович, но доктор проигнорировал его слова.

Старичок внимательно осматривал ухо, при этом аккуратно промывая перекисью водорода залитые кровью щеку и шею.

– Рана поверхностная, хоть и площадь большая. Вам не только ухо рассекли, еще по касательной и часть кожи срезали на скуле. Ухо зашью сейчас, срез на скуле обработаю и закрою пластырем. Тянуть будет сильно, но зашивать не стоит, края раны далеко, совместить не получится.

И Горев принялся за работу, напевая что-то под нос. Гремели инструменты, кожу то обжигало средство для обработки ран, то холодила сталь инструментов. Гуров дергался от боли, но терпел, врач деликатными движениями сшил разрубленную ушную раковину и перешел к скуле. Они оба молчали, никак не решаясь начать разговор о том, что произошло. Лев Иванович раздумывал над тем, можно ли доверять старому доктору? Он ведь может только изображать противника существующего порядка в поселке, а при этом быть таким же соглядатаем, как и все. Следить, докладывать, разносить слухи, тайно ненавидеть как своих, так и приезжих, лишь на кухне у себя, когда никто не слышит, жаловаться на местную администрацию и владелицу завода. Но врач и сам нарушил длинную паузу: