Главным моим наставлением было: двери никому не открывать — ни людям, ни зверям, ни бандитам, ни самому царю. Я и раньше говорил, что «до особого распоряжения» гостей буду принимать только сам. Всех, кто станет напрашиваться в гости в моё отсутствие, сказал посылать… в сад. Говорить им, что мастер Карп запретил впускать в дом посторонних. А посторонние для него (для меня) — все, кроме Шиши и собак. Пусть дожидаются моего возвращения хоть на улице, хоть в ближайшем трактире.

Клифам я велел присмотреть за тем, чтобы девчонка не ослушалась. Не поддалась на угрозы или уговоры гостей. Не велась на чужой авторитет или строгий голос. Ну а тех наглецов, что попытаются вломиться в моё жилище силой, разрешил разорвать на части. Только аккуратно: у некоторых пришельцев могут оказаться остро заточенные железки. Но запретил волкодавам употреблять в пищу забравшихся в дом идиотов: поедание мяса глупцов могло плохо сказаться на состоянии собачьей шерсти.

На Нижний рынок я явился налегке — лишь с грузом монет. Пекарь, что продал мне своё предприятие на площади Дождей, поделился тонкостями закупок продуктов в Норвиче. Он сделал это в порыве благодарности за мою щедрость: уж очень радовался выгодной сделке. Я не побрезговал воспользоваться советами коллеги. Но предварительно всё же ознакомился с предложениями продавцов. Признал, что столичный пекарь меня не обманул — товар в указанных им торговых точках действительно оказался лучшим в соотношении цена-качество. Благодаря подсказкам коллеги мне не пришлось рыскать по торговым рядам до вечера.

На площадь Дождей я вернулся в дребезжащем стареньком экипаже (почти без денег в кошельке, но с толстой пачкой купчих в новенькой сумке). Следом за мной туда приехал караван из трёх телег, гружённых посудой и разной мелочёвкой из списка мастера Потуса — то были лишь первые пташки из ожидаемой сегодня серии поставок. Дверь я открыл сам, на пороге встретил юную продавщицу. Та кратко отчиталась: никто не приходил. Широко открытыми глазами смотрела на согнувшихся под тяжестью моих покупок наёмных грузчиков, что стройной вереницей устремились в дом — несли мои приобретения к подвалу.

Передал девчонке купчие, кратко проинструктировал, что делать с моими покупками (и теми, что уже доставили, и теми, что привезут позже): велел всё спускать в подвал, сваливать там горой. Шиша не спорила со мной, кивала. Не забывала при этом провожать грузчиков серьёзным взглядом. Почему посуду и кухонные приспособления несут не к печам, она не спрашивала: на эту тему у нас с ней уже состоялся разговор. Я давно поставил её в известность, что печи первого этажа для выпечки хлеба использовать не буду. А на возникшие у девчонки по этому поводу вопросы ответил исчерпывающе: «Потому что так надо».

Я не рассказывал Шише, чем занимался в подвале. Разве что намекнул: там буду выпекать хлеб. Не уточнил, правда, что собирался делать это чужими руками. Посоветовал девчонке меньше уделять внимания процессу выпечки хлеба — больше думать о продажах. Клифам тоже посоветовал не совать в подвал носы, не спускаться в него, какие бы звуки или запахи оттуда не доносились. Волкодавы лишь пофыркали в ответ. Что меня в них восхищало — они всегда чувствовали, какие запреты не стоило игнорировать. Так вышло и с подвалом: после моих слов о нём, его дверь для клифов превратилась в глухую стену.

Нанятые на рынке грузчики завершили работу — за дело принялись подопечные мастера Потуса. Десяток молчаливых разнорабочих выстроился у выхода из Седьмой лаборатории ещё до моего возвращения с рынка. Нежить дожидалась отмашки для начала работы. Я просигналил заведующему производством сразу же, как только Шиша отчиталась в завершении разгрузки первой партии сегодняшних покупок. Запер подвал — распорядился никого не пускать туда без моего разрешения. Велел призрачному старику поначалу складировать груз в Центральной галерее: времени до появления телег с мукой оставалось немного.

Поглощал вместе с Шишей и клифами обеденную кашу, слушал жалобы и ворчание старого пекаря. Узнал, что тазы и вёдра купил неправильные, скалки тонкие и короткие, сита со слишком маленькими или очень большими ячейками. Критика лилась в мою голову нескончаемым потоком. Но сквозь неё я слышал в словах мастера Потуса радостные нотки. Голос старика звенел от счастья при упоминании каждого купленного мной предмета — пекарь словно радовался возвращению старых друзей. А всё его недовольство было сродни тому, как родители встречали после долгого расставания детей — те им казались то худыми, то уставшими, то голодными.

Муку привезли, едва мы покончили с кашей. Велел Шише бросить грязную посуду, отправил её принимать груз. Вооружившись накладной-купчей, девчонка (с выражением строгой училки на лице) поспешила к телегам пересчитывать мешки. Посоветовал ей не спешить: хотел дать подопечным призрачного старика завершить очистку подвала. Но мастер Потус отчитался, что его бригада справилась с задачей вовремя. Глаза юной продавщицы расширились от удивления, когда она увидела в подвале лишь пустые стеллажи. Но девочка не полезла ко мне с расспросами — деловито указала грузчикам, куда складывать мешки с мукой.