Из самолёта доносился стон.

Дверь не поддавалась. Поняв, что её заклинило намертво, мальчик обследовал самолёт и наткнулся на трещину в фюзеляже. Трещина была узкой. Однако к его удивлению разорванная обшивка оказалась тонкой, и шестью сильными пинками он прогнул её глубоко вовнутрь.

Сначала мальчик просунул голову. Из непроглядного чрева самолёта пахло бензином и кровью. В салоне царила мёртвая тишина. Казалось, он опоздал. Неужели тот стон, что он слышал несколькими минутами ранее, был стоном умирающего? Немного привыкнув к темноте, он стал различать какие-то лохмотья – то ли свисающие с потолка, то ли поставленные торчком. Внезапно мальчик ощутил присутствие живого человека – скорее всего по лёгкому, но учащённому дыханию. Человек находился, вернее, лежал возле правого борта, где не было видно вообще ни зги. Мальчик протиснулся в салон – и в этот момент раздался тихий, как из загробного мира, детский крик:

– Ты кто?!

– Я! – слегка испугался он.

– Ты… кто? – теперь уже с нотками нескрываемой радости спросило невидимое существо.

В самолёте была девочка!

– Меня зовут Карен. Я живу тут, недалеко… то есть я жил тут…

– А я Юна. У меня что-то с рукой. Я её не чувствую. Меня кто-то придавил. Я даже пошевелиться не могу.

Карен стал осторожно на карачках подбираться к ней, выставив вперёд левую руку с полусогнутыми пальцами и опираясь правой на неровный пол. В центре салона он нащупал труп. По-видимому, это был мужчина. Его огромная голова, почти лишённая волос, казалась неестественно запрокинутой к спине.

Девочка лежала в двух шагах от трупа. Карен почувствовал импульс «живого» человеческого тепла и сразу наткнулся на её распростёртое тело.

– Руки на месте, сухие, – подвёл он итог после детального ощупывания. – Но… левая у тебя холодная. Она чем-то прижата.

Юна застонала.

– Тихо! Я понял в чём дело. Рука придавлена металлической дугой. Но ты лежишь на животе, и поэтому не можешь дотянуться до неё правой!

– Карен, – всхлипнула Юна, – мне очень больно. Болит плечо и локоть. И голова.

Он прикоснулся к её лицу. Такие же длинные и тёплые, как у Ферузы, волосы слиплись от крови. Лоб и щёки казались чуть нежнее и мягче, чем у его названной жены, но так же вызывали какой-то особый, всего один раз пережитый им душевный трепет.

Спасибо тебе, дядя Саид. Даже если ты умер, Бог будет знать, что ты спас ещё одну человеческую жизнь, на этот раз руками тринадцатилетнего приёмного сына.

Первым делом Карен попытался отогнуть наверх эту проклятую арматуру, но безуспешно. На неё, видимо, давила покорёженная обшивка. Тогда он упёрся ногами в труп мужчины и медленно, постепенно наращивая усилие, стал руками и спиной отодвигать складку обшивки вверх и немного назад. Искать в темноте какой-нибудь рычаг было бесполезно. И наверное поздно.

– Прижимай руку к себе! – крикнул он.

Получилось! Юна тихо пискнула. Нагнувшись, Карен убедился в том, что выбрал верную тактику: девочка успела вырвать руку из-под неровной части арматуры, давившей на неё ребром. Следующий рывок завершил операцию. Юна перевернулась на спину и застонала.

– Теперь ползи на свет! Видишь? – не дав ей опомниться, приказал Карен.

– Нет, – пролепетала Юна, – не вижу. И ползти не могу. Я не чувствую пальцы.

– Встань на ноги. Только осторожно. Голову не поднимай. Цепляйся за мой пояс. И иди за мной.

Девочка послушно исполнила приказание.

Карен медленно переполз через труп. Юна немного замешкалась; ей пришлось опереться коленками на того, кого она совсем недавно видела живым. Возможно, это был её отец. Однако она не стала ни о чём спрашивать и след в след, изредка всхлипывая, дотащилась «на буксире» до спасительной дыры.

Первым выбрался Карен. Почувствовав «землю», он несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул, будто пытаясь освободиться от заражённого смертью воздуха. Юна высунула голову и закашлялась. Карен взял её за плечи. Когда девочка выбралась наполовину, он перехватил её левой рукой за грудь, правой – за живот, и в таком состоянии – головой вниз – выволок Юну на каменную россыпь.

– Поднимайся! Вставай на ноги! – огорошил её Карен и видя, что девочка лежит не шевелясь, снова схватил её за плечи и поднял.

Юна повисла на его руках. Вероятно, она потеряла от боли сознание, и именно этого он боялся сейчас больше всего. Карен знал только один способ оживить её онемевшую руку – точнее, не знал, а догадывался, как любая в мире мама благодаря интуиции или врождённому инстинкту находит верный путь к спасению своего ребёнка. Но сейчас одной «мамы» мало; ребёнок должен сам помогать себе!

К счастью, Юна открыла глаза и опять тихо пискнула.

– Двигайся! – крикнул он ей в ухо. – Размахивай руками. Сжимай их в локтях.

– Что? – пролепетала она.

– Двигайся! Делай что хочешь, но не стой. И не падай.

– Не могу.

Карен взял её за запястье и локоть чуть выше сгиба и стал энергично сжимать и разжимать её руку. Пугающий холод Юны поневоле передавался ему. Он почувствовал лёгкую дрожь пальцев.

– Да двигайся же ты, чёрт возьми! – забыв о том, что пустыня не любит шума, заорал Карен. – А то руку придётся отрезать!