ИПУ в те годы напоминал свифтовскую Лапуту – и по созвучию, и по содержанию их бурной деятельности. Кстати, вы знаете, что такое Лапута? Очень просто – lа puta, путана по-испански. Что-то от работы путаны было и в этом НИИЧАВО – денег научный рай съедал немерено, но философского камня для волшебных превращений нашей отсталой промышленности мы так и не дождались. Полный аналог продажного секса: стоит дорого, удовольствия – ноль!

Заглянем в старинные тексты Джонатана Свифта.

«Дома лапутян построены скверно: стены поставлены криво, ни в одной комнате нельзя найти ни одного прямого угла; эти недостатки объясняются презрительным их отношением к прикладной геометрии, которую они считают наукой вульгарной и ремесленной; указания, которые они делают, слишком утонченны и недоступны для рабочих, что служит источником беспрестанных ошибок. И хотя они довольно искусно владеют на бумаге линейкой, карандашом и циркулем, однако что касается обыкновенных повседневных действий, то я не встречал других таких неловких, неуклюжих и косолапых людей, столь тугих на понимание всего, что не касается математики. Они очень плохо рассуждают и всегда с запальчивостью возражают, кроме тех случаев, когда бывают правы, но это случается крайне редко».

Очень по-советски, на мой взгляд.

Дальше Свифт пишет о необъяснимом пристрастии лапутян к новостям и политике: «Они вечно осведомляются насчет общественных дел, высказывают суждения о государственных вопросах и ожесточенно спорят из-за каждого вершка партийных мнений», хотя сам-то Свифт не мог найти ничего общего между математикой и политикой: «…разве только, основываясь на том, что самый маленький круг имеет столько же градусов, как и самый большой, они предполагают, что и УПРАВЛЕНИЕ миром требует не большего искусства, чем какое необходимо для управления и поворачивания глобуса».

Несомненно, одаренные математики нашего своеобразного НИИЧАВО готовы были и стремились управлять чем угодно – только допустите. Как и в случае с лапутянами, «эта наклонность обусловлена скорее весьма распространенной человеческой слабостью, побуждающей нас больше всего интересоваться и заниматься вещами, которые имеют к нам наименьшее касательство и к пониманию которых мы меньше всего подготовлены нашими знаниями и природными способностями».

Забегая вперед скажу, что впоследствии из таких вот храмов науки и вышли смелые лидеры перестройки и бодрые младореформаторы (настоящие Тимур и его команда), которым мы почему-то доверили свои судьбы, и за короткий срок соорудившие на месте нашей страны свой бредовый и претенциозный лапутянский рай.

Но это будет потом, а пока ипушники, как и лапутяне, «находятся в вечной тревоге и ни одной минуты не наслаждаются душевным спокойствием, причем их треволнения происходят от причин, которые не производят почти никакого действия на остальных смертных».

Чем же они так увлечены и взволнованы?

«Один из ученых занимался проектом извлечения из огурцов солнечных лучей, которые предполагал заключить в герметически закупоренные склянки, чтобы затем пользоваться ими для согревания воздуха в случае холодного и дождливого лета; другой – превращением человеческих экскрементов в те питательные вещества, из которых они образовались, путем отделения от них некоторых составных частей, удаления окраски, сообщаемой им желчью, выпаривания зловония и выделения слюны; третий – пережиганием льда в порох. Одни сгущали воздух в вещество сухое и осязаемое, извлекая из него селитру и процеживая водянистые и текучие его частицы; другие размягчали мрамор для подушек и подушечек для булавок; третьи приводили в окаменелое состояние копыта живой лошади, чтобы предохранить их от изнашивания».

Если назвать темы диссертаций, написанных и защищенных в ИПУ в 70–80-е, получится нечто похожее – квазинаучная жвачка, не имеющая отношения к науке и практике управления чем-либо. Управлением чем-то конкретным занимались – причем достаточно успешно, – но совсем в других ведомствах.

Думаю, уместно напомнить об особой машине лапутян, показанной Гулливеру, – станке, подбирающем случайные сочетания слов, написанных на деревянных дощечках. Благодаря этому изобретению самый невежественный человек, считали лапутяне, может писать книги при полном отсутствии эрудиции и таланта. Неважно о чем – книги по философии, поэзии, политике, праву, математике, богословию и т. д.

Как это похоже на маразм некоторых советских научных учреждений восьмидесятых… Не всех и не всегда – возразите вы и будете правы. Но об этом позже.

Писать книги при полном отсутствии эрудиции и таланта…

Звучит куда как заманчиво! Молодой специалист сразу понял, что его всегда тянуло к чему-то подобному Тонкой, увлекающейся натуре юного БАБа претила работа практическая, приземленная работа от сих до сих. Потому-то он и бежал из этих ужасных почтовых ящиков. То ли дело чистая наука – можно бесконечно дискутировать, спорить, воображая себя попеременно то Фурье, то фон Нейманом, в крайнем случае – Леонидом Канторовичем, придумавшим линейное программирование.

Вот что об этом периоде своей жизни писал сам Борис: «Мне нравилась жизнь ученого в Советском Союзе. Нерегламентированный рабочий день. Не нужно было к восьми часам, продираясь через толпу, лезть в метро. Я мог поспать, но зато мог и посидеть до четырех утра и подумать над проблемами, которые были интересны. Я вел жизнь советского художника. Это не жизнь советского рабочего. От звонка до звонка у станка. А с рассвета до заката наедине с собой, со своими мыслями и с компанией, которую ты выбираешь».