Олег потянулся за ключами в карман и нечаянно обронил те на грязный, истоптанный асфальт. На фоне коричневой мерзко-бледной слякоти красная ручка ключа и зеленая магнитка выглядели как маленький цветок, проросший сквозь огрубевшую в столь холодное время года землю. Та грязь на которой лежали ключи перестала быть грязью – на секунду когда Сепиров просто глядел на ключи, слякоть превратилась в сырую, благородную, неровную почву, которая только что смогла выносить ещё одного своего ребенка – прекрасный цветок с маленьким красным бутоном и огромным зеленым стеблем и не менее огромным листом. Каменный панельный город вокруг исчез, а дом, у которого это все происходило, превратился в огромное дерево, похожее на Иггдрасиль. Немногочисленные желтые ещё не погрузившиеся окна его превратились в золотые наливные яблоки, в которых можно было увидеть отблеск ближайшего к подъезду фонаря, который превратился в яркое, желтое, сияющее и палящее Солнце, которое увело весь мрак от героя и его цветка. Серые глаза героя всего на миг вспыхнули искрой давно потухшего огня. Горячее пламя, казалось, вот-вот вылетит из глаз и готово будет воплотить всю эту волшебную картину в реальность. Олегу даже показалось, что он чувствует то самое солнечное, давно позабытое тепло, легко проходящее через толстый слой зимней одежды и обнимающее все замерзлое тело и дающее какую-то… Надежду?

Сепиров присел на корточки. Расстроенное сознание вернуло парня в наш мир, такой знакомый, с тёмно-желтым оттенком фонаря, с неряшливыми и порой странными людьми; вернуло до скрипа в душе мир близкий, теплый и родной, который всегда готов принять в свои холодные, но такие нежные и нужные каждому объятия, которые сквозь пелену холодного смеха, или через мокрые капли дождя дать тебе чувство той самой приятной грусти, которая, как паразит, заманит тебя в свои сети, а затем, пригрев, уже не отпустит, жадно съедая все огоньки надежды и солнечного счастья и, более того, превращая их в несбывшиеся надежды и недостигнутое счастье. И лишь изредка эта грусть дает тебе возможность почувствовать себя по-настоящему живым человеком, вновь почувствовать уже забытые эмоции, дернуть за изрядно расстроенные струны души и вновь излить из них прекрасную, пускай даже тихую, но музыку, радующую слух каждого, кто ее слышит. Но моменты эти, бывает, настолько затеряны в закрученных по одному сценарию днях, что и не замечаешь, как мимо тебя проходит яркий комочек счастья, попытавшийся обрадовать кого-то хоть на толику секунды, но оставшийся незамеченным, непонятым, который был вынужден дальше продолжать свой вечный путь в поисках одного человечка, который сможет почувствовать легкое колыхание внутри души, которая в миг станет легкой и пушистой как кот, сидящий у зимнего подоконника над батареей. И маленький комочек счастья останется с этим человеком на всю жизнь, постоянно поддерживая свет в человеческом сердце.

Подняв ключи, герой последний раз посмотрел на металлические врата ведущие в его дом.

"Оставь надежду всяк сюда входящий" – подумал про себя Олег – "То горестный удел тех жалких душ, что прожили, не зная ни славы, ни позора смертных дел…"

Выйдя из своих размышлений, он приложил его к старому черному и немного потрескавшемуся домофону, который в тот же момент издал низкокачественный уже противно высокий звук, означавший открытие железной тяжелой двери парадной. Неравномерно нанесенная красная краска замерзала с одной стороны в зиме, а с другой теплилась в относительном тепле. Олег вошел в знакомый проход. Вновь его встретило зеленое помещение с серой разноцветно-бледной лестницей и красными, будто кровавыми, как дверь и низ стены перилами. Столь же красной была и надпись "1" рядом с двумя самыми правыми квартирами. Разные входные двери отлично описывали атмосферу внутри – то черная богатая дверь, которая свидетельствовала о том, что внутри живут прилично-зарабатывавшие, а как говорили в союзе "интеллигенция", а прямо напротив была деревянная, цвета досок вперемешку с темно-коричневыми вкраплениями и ярким, старым синим номером квартиры говорили совсем об обратной обстановке внутри. Посередине подъезда красовались старые, с уже сошедшей краской, двери лифта, исписанные купленным в ближайшем киоске маркером. Граффити, мат, имена наверное популярных здесь подростков, в будущем которые с таким же пустым безразличием будут смотреть на эти надписи, уже не придавая им никакого смысла или значения. Игривые их глаза уже не будут столь игривыми, а станут такими же приземленными, смотрящими на мир лишь через призму непрерывно повторяющегося дня, смешанную с воспоминаниями бурной юности, когда эти знаки и были оставлены. Когда-то, ещё совсем юный Сепиров занимался таким же мелким вандализмом, хулиганством, хоть и не вносил в них какую-то бурную молодежную злость, реактивную энергию, когда он мог целую неделю спать по два часа лишь из-за одного энтузиазма в, например, общении с какой-нибудь интересовавшей его своей красотой девушкой, такой же молодой, как и он сам. Но теперь, он смотрел на эти надписи совершенно не думая не то что о их значимости, а вообще об их существовании.

Нажав на пожелтевшую прозрачную кнопку лифта раза четыре, лифтовой механизм отозвался где-то сверху свирепым скрипом и шумом, подобному шуму завода, или фабрики, и коробка для людей медленно поползла вниз, навстречу непроглядной тьме шахты лифта.

Спустя где-то почти минуту двери наконец распахнулись, приглашая внутрь парня и ожидая пока тот нажмет вновь кнопку девятого этажа. Так он и сделал. Нажав на круглую кнопку с цифрой "9", Олег посмотрел в зеркало. Первым что он увидел были серые, как тучи, глаза. Нос с прямой спинкой и парой черных точек на ней старательно отдыхивался и набирался теплого воздуха после такого редкого мероприятия как выход на улицу. Тонкие, потрескавшиеся и обветрившиеся губы были немного приоткрыты, из-за чего были видны пожелтевшие от сигарет зубы. Прямоугольный контур бледно-бежевого лица в основном был скрыт под отросшими, год назад стриженными волосами, которые контрастировали с почти идеально бритым лицом, которое Олег привык брить ещё с юности, ведь его самого ужасно бесили "небритые дядьки". Толстый подбородок пусть и не был особо красив, но отлично вписывался в общую картину обычного парня-домоседа, не особо славившемуся своей внешностью.

Почему-то с облегчением вздохнув, парнишка вдруг заметил, что дверь лифта вновь закрывается, но уже на его остановке, отчего он нервно нажал на кнопку этажа, и дверь, с ужасом осознав свою чудовищную ошибку, транспортная кабина вновь открылась, чтобы жалкое мясо изрыгнуло само себя. Оно так и сделало. Выйдя из коробки, Олег повернул направо, не бросив даже мимолетного взгляда на подъездное окно, показывающее тот же самый бесчувственный город, но уже с невиданной многими поколениями до него людьми. Квартира 177 уже ожидала своего неожиданно для нее ушедшего хозяина. Большая, черная дверь скрипнула замком и отворилась, показав свое черное нутро. Сепиров, отринув свет из парадной вошел в свою квартиру, приняв сторону тьмы.

Интуитивно он нажал но включатель слева. Коридор осветила яркая вспышка светодиодной лампы. Слева, почти впритык ко входу стояла табуретка для того, чтобы снимать уличную обувь, а рядом – кучу старых и мало новых ботинок, кроссовок, тапок. Прямо над этой грудой из обувного магазина была пара крючков для одежды, где уже висела ещё одна зимняя куртка – но уже от другой фирмы, и без капюшона, для более теплой погоды. После этого шел небольшой комод, который частенько просто пустовал, занимая место в квартире. Дальше же шел тот предмет мебели, который занимает наибольшее количество места во всей данной комнате – большой коричневый, с будто золотыми ручками, старый деревянный шкаф, для одежды и не только. В нем хранились все куртки, все кофты, ботинки, джинсы и брюки, коих, впрочем, было не сказать чтобы много, поэтому большая его часть также пустовала. Слева же от входа были туалет, и потом впритык ванная, в которой Олег когда-то любил поспать.

Сепиров отряхнулся от занесенного, будто из совершенно другого мира холодного снега на темный коричневый паркет на полу и, раздевшись и разувшись побрел в свою комнату, сразу думая о том, что сейчас уснет. Открыв дверь, пред героем вновь предстала нагая тьма, поглотившая собой все, что скрывала за собой дверь в комнату. Единственное, что не было скрыто в темноте ночи – небольшой кусочек окна, торчащий из-под извивающихся зеленых плотных штор, которые все время закрывали этот маленький мирок от остального Мира. Желтый, по-видимому фонарный свет просачивался и немного рассеивал по изогнутой, меняющейся линии мрак, окутавший комнату. Желтый свет немного освещал тот же самый, что и в коридоре, иногда скрипящий, коричневый паркет. Иногда, из-за реющей занавески на свет попадало дешевое икеевское кресло, на спинке которого висел домашний халат, который и был основным видом одежды в этом доме, а под креслом, где-то в колесиках, лежал и пояс от этого синего халата из Ашана.

Черные носки, а затем и остальная фигура Олега вступили в комнату, побрели к столу. Казалось, шел Сепиров с закрытыми глазами, ибо так долго он тут прожил ничего не меняя, что наизусть знал каждый миллиметр своего скромного жилища. Подойдя к оранжевому компьютерному столу Олег машинально большим пальцем левой ноги нажал на кнопку включения на персональном компьютере, которая тут же загорелась ярко синим светом, которым также сразу загорелась и лампочка на колонках фирмы Sven, а также былым начала светиться и новая клавиатура, свет от который помогал привыкшим к сумраку глазам разглядеть клавиши и буквы на них, которые, впрочем тоже были уже заучены наизусть за долгие годы сидения в Интернете. Пару мгновений спустя, на мониторе загорелась серым надпись "Обнаружено подключенное устройство", после чего монитор вновь на секунду погас, и после этого вновь включился, показав экран блокировки, на фоне на котором были видны темные заснеженные горы. Часы показывали 0:34, 5 января 2022 года.