Шрифт:
Из-за этого человек будет чувствовать себя еще более одиноким и думать, что он обуза для окружающих. На самом деле, никто не может сказать или сделать что-то такое, что избавит от опустошающего и мучительного чувства потери, в том числе неоднозначной.
Когда люди нравоучениями или критикой пытаются заставить нас отказаться от собственных чувств или подавить их, это дает обратный эффект.
Горе может перерасти в клиническую депрессию или посттравматическое стрессовое расстройство. Так некоторые начинают злоупотреблять психоактивными веществами или проявлять другие виды саморазрушающего поведения. Но эти люди не хотят уничтожить свою жизнь – просто у них не получилось должным образом справиться со своей болью.
Многих из нас с детства убеждали, что нужно уметь контролировать свои действия, мысли, чувства и жизнь. Но этот призыв лишь формировал иллюзию контроля. В некоторых ситуациях мы правда можем на что-то повлиять. Например, мы можем решать, что носить, что есть на завтрак, какой информацией делиться и с кем. Однако иллюзия контроля заставляет нас думать, что мы можем контролировать все, что с нами происходит, в том числе наши мысли и чувства. К сожалению, когда эта иллюзия сталкивается с реальностью, в которой мы не можем на что-то повлиять, могут развиться посттравматическое стрессовое расстройство, депрессия или другие проблемы с психическим здоровьем [12] .
12
Hancock & Bryant (2020).
Из-за того, что нам не подвластно ни произошедшее, ни наши чувства в этой ситуации, мы начинаем винить себя, порой даже за сам факт того, что испытываем болезненные эмоции. Некоторые говорят, что «чувствуют себя плохо из-за того, что чувствуют себя плохо». Лично я не люблю навешивать ярлыки «хороший» или «плохой» на эмоции, поскольку считаю, что все они важны и необходимы. Но факт остается фактом: иллюзия контроля может привести к эмоциональному самобичеванию за ощущение грусти. И тогда в минуты депрессии вы спрашиваете себя: «Да что с тобой не так? Почему ты не можешь просто забыть об этом?».
Такого рода эмоциональная жестокость по отношению к себе точно не избавит от горя или депрессии. Напротив, скорее всего она усилит их, а вместе с ними – раздражительность, разочарование и другие негативные эмоции.
Некоторые люди с депрессией бывают гневливы, вспыльчивы и склонны к спорам, потому что они пытаются подавить свою эмоциональную боль, одновременно осуждая себя за нее.
В результате депрессия, тревога или другие трудности вынуждают человека набрасываться на людей или изолироваться от общества именно тогда, когда больше всего на свете он нуждается в поддержке и сострадании.
Попав в плен иллюзии контроля, мы считаем, что обязаны уметь контролировать все, что с нами происходит, и делать все правильно, чтобы не допустить ошибки. Такого рода мышление приводит нас к, казалось бы, логичному выводу: мы виноваты во всем, что идет не так. Когда происходит что-то плохое, мы рвем себя на части и думаем: «Если бы я поступил по-другому, этого бы не произошло».
Когда кто-то неожиданно умирает, некоторые ловят себя на мысли, что могли каким-то образом предотвратить эту безвременную смерть, или даже обвиняют в трагедии себя. Когда в семье происходит утрата, некоторые ее члены могут придумать собственную версию произошедшего, в которой в чужой смерти виноваты они сами. И далеко не всегда родственники делятся своими мыслями и ощущениями друг с другом, не осознавая, что другие члены семьи могут винить себя не в меньшей мере. Семейная психотерапия иногда дает возможность рассказать о своем горе и точке зрения на трагическое событие. И тогда многие удивляются, что их родные тоже винят себя в произошедшем. В этот момент люди спешат заверить близких, что они ни в чем не виноваты. Возможность увидеть, что другие могут переживать похожие чувства, и в том числе могут так же обвинять во всем себя, помогает ослабить тяжесть собственного стыда и отчуждения.
Иногда мы виним себя не только в конкретной трагедии, но и в потере своих способностей, какими бы они ни были. Именно это произошло с одним человеком, который несколько лет назад ходил ко мне на психотерапию. Назовем его Чаком, хотя это не его настоящее имя.
Чак был морским пехотинцем и на службе видел много смертей и разрушений. В бою он потерял нескольких друзей, в гибели которых винил себя, и сам был так серьезно ранен, что должен был вернуться в США в инвалидном кресле. Но Чаку было так стыдно, что он от него отказался. Отказался он и от специальной наклейки на автомобиль, сказав, что и инвалидное кресло, и наклейка нужны «настоящим инвалидам».
Обычно Чак опаздывал ко мне на 20–30 минут: из-за отказа парковаться в местах для инвалидов ему приходилось долго искать свободное место. Инвалидное кресло он заменил двумя тростями, из-за чего часто падал и получал еще больше травм. Добираясь до моего кабинета, Чак испытывал ужасную боль. Он падал в кресло и мучительно сжимал губы.
Он смотрел в пол пустым, мертвым взглядом, рассказывал о своем ранении и обвинял себя в неспособности его предотвратить. Когда я спросила, как именно он мог это сделать, Чак сказал:
– Я не должен был идти в бой в тот день и не должен был отпускать моих ребят.
На мой вопрос, почему он не должен был так поступать, Чак ответил:
– Весь день у меня было плохое предчувствие, я должен был к нему прислушаться.
– Разве морским пехотинцам на службе позволяют принимать решения, основываясь на плохих предчувствиях?
Чак вздохнул и покачал головой.
– Нет, но… Я просто хотел бы… Хотел бы что-нибудь сделать… Что угодно, лишь бы не допустить этого.