История о драконе и бабе-Яге. Особо впечатлительных и ярых защитников чешуйчато-брутальных созданий, просьба, текст не открывать. Дева защищается, а дракон страдает. Это чтобы всяким, силой одаренным, неповадно было молодых выпускниц школы Ежек домагиваться, ну, или чтобы и мысли домогнуться не возникало. В общем, дракоше, по совместительству хозяину лесных просторов или просто Лешему сперва крупно не повезло, а потом... а потом узнаете.
– Надо повелителю доложить.
– C ума сошел! Велел же его не беспокоить.
– А если не скажем, он с нас три шкуры сдерет, когда из транса выйдет.
– Триста лет медитировал, еще столько же просидит.
– За это время он половины территории не досчитается. Народ там ушлый, отхватывает, что плохо лежит.
– Ты смелый, ты и докладывай.
Юркий сухонький человечек ростом не больше лесного пня и внешне очень похожий на корягу бочком протиснулся мимо своего старого сослуживца, напоминавшего тонкое лесное деревцо, и забренчал ключами. С легкостью отворив тяжелые резные двери, он указал рукой внутрь белоснежной залы с зелеными колоннами и полом, выложенным из отполированных малахитовых плит, а сам спрятался за одной из створок.
– Давай, давай, - поторопил он второго, - ступай. Я вечность эти двери держать не буду.
С грустным вздохом на чуть подрагивающих ногах тонкий человечек просочился в тускло мерцающий зеленью проем и бесшумно поскользил в центр огромной залы, посреди которой застыл, свернувшись в клубок, огромный изумрудный ящер.
– Повелитель, - шелестящий голос пробился извне, нарушив концентрацию и разбив состояние внутреннего умиротворения и вселенского спокойствия. На владыку повеяло напряжением внешнего мира, отчего замедлившиеся процессы огромного драконьего организма внезапно ускорились, а чувство удовлетворения, единения с природой и любви ко всему живому сменились элементарным драконьим раздражением.
В груди заклокотало пламя, в носу засвербило от дыма, и потревоженный владыка медленно открыл глаза, чтобы недовольно оглядеть совершенно пустое пространство.
Дыхнув дымом пополам с огнем, изумрудный ящер поднялся на четыре лапы, махнул огромным хвостом, подкосив толстенную мраморную колонну, а после полыхнул зеленым пламенем и обратился в высокого мужчину, облаченного в роскошный бархатный костюм. Длинные волнистые волосы, казавшиеся почти черными, отливали все той же насыщенной зеленью, а проницательный взгляд миндалевидных глаз, оттенка молодой листвы, остановился на одной из уцелевших опор.
– Выходи, - пророкотал под сводами залы низкий с хрипотцой голос.
– Владыка, - дрожащий прислужник, мгновенно ставший видимым, медленно отделился от своего убежища и склонился в раболепном поклоне.
– Как ты посмел прервать медитацию?
– Владыка, я следовал исключительно вашим указаниям.
– Я велел вам разбираться со всеми вопросами и наделил необходимой магией.
– О, повелитель, возникла такая проблема, решить которую выше наших сил. Только вы способны на это.
– Какая проблема?
От глухого рыка и без того перепуганный прислужник поежился и скороговоркой поведал владыке дремучих и непроходимых лесов обширных просторов от реки Огненной и до Снежных гор об ужасном произволе и нечеловеческой наглости.
– Переоделась бы, Ягуся. Погляди на себя! А если очередной богатырь в нашу непролазную чащу забредет? А ты тут в сарафане, косища по спине стелется, фартук по талии завязан. Не признает ведь.
– Ну тебя, Васька! Жарко с носом накладным да с горбом ватным, лето такое стоит, даже в чаще нашей семь потов сойдет, пока в огороде травки целебные прополешь. Ты мне на что? Предупредишь о богатыре или молодце добром, или кому там еще по лесам шляться вздумается.
– Что бы бабка твоя сказала? Оставила внучку заместо себя за просторами лесными приглядывать, о зверях да птицах заботиться, а молодежь нынче такая пошла, что старых заветов и вовсе не уважает.
– А нечего бабке было за Степняка замуж выскакивать на старости лет. Я едва школу Ежек закончила, распределиться не успела, как на меня такое хозяйство свалилось. И повсюду глаз да глаз нужен, везде поспевай, а как я в костюме да по кочкам лесным прыгать буду?
– Вот осерчают духи, нашлют на тебя Урманна-басурмана, будешь знать, как со старшими пререкаться.
– Кого нашлют?
– Урманного [1] дракона, Лешего, если по-нашенски. Он прежде в этих местах заправлял, да сгинул куда-то.
– И любишь ты, Василий, пустословить. Бабка мне про Лешего еще в детстве рассказывала. Отдал он леса родственнику своему, а тот их пропил. У бабки самогонка, сам знаешь, крепости какой. Ни один иноземец не устоит. Как миленький договор подписал, а после и убрался восвояси с рецептом и аппаратом самогонным.
– Ну, как знаешь, - сплюнул пушистый серый котяра, отчаявшись переупрямить упертую ежескую натуру. Стянул в сердцах с глаза пенсне, встал на четыре лапы, махнул хвостом и ушел. Недалеко ушел, поскольку за молодой Ягой приглядывать нужно было, а то ведь пропадет или одичает совсем без помощника, а бабка строго наказала - за дитятком присматривать.
1
Урманного — лесного.
– Во-о-от такой кусок от владений ваших отхватили!
– на обширной карте, занявшей треть пола мраморной залы, обводил крючковатым пальцем человечек-пень.
– На землях этих теперь богатыри и царевичи орудуют, леса вырубают и города строят. Непорядок, владыка.
Подперев ладонью голову, изумрудный Урманн сидел на малахитовом троне и лениво наблюдал за ползающими по карте помощниками.
— Так прогнать их, города спалить и новым лесом засеять.
— Не прогоняются, господин. Уж пытались. Больно народ ушлый. Там в лесах этих бабуся одна орудует, хозяйкой себя величает, пронырливая, почище лесного разбойника. Мы когда дело миром решить пытались, она нам договор сунула, будто бы родственником вашим, степным драконом, подписанный, которому вы леса эти во временное пользование давали. Только он отнекивался, владыка, клялся предками общими, что обманом его бумаги заверить заставили. Сперва опоили чем-то, голову задурманили, а после земли отобрали и теперь там произвол творят.