Прав оказался Петроченко. Надо было остаться в Томске.

К ночи подогнали еще один буксир, поменьше, всего лишь «восьмисотый», который тоже зачалили к берегу. С его помощью организовали вторую точку крепления – трос зафиксировали на носу «ОТ-2010», так чтобы Обь не сносила его по течению.

Теплоход подошел вплотную к яру, кормовые прожекторы ударили в оголенный срез обрыва – и тут Иван Ефимович увидел все в мельчайших деталях. Хотелось закрыть глаза. Хотелось проснуться. Хотелось рухнуть на колени и заплакать. Но он стоял и смотрел.

Дизеля взревели и дали полный ход. Туша теплохода содрогнулась, винты загребли обские воды, и мощная струя ударила под песчаный обрыв.

Сначала не происходило ничего. Но потом нижний слой, из-под которого отбойной волной вымывало песок и талый грунт, стал обваливаться. Полетели в воду мерзлые глыбы, а вслед за ними – первые трупы. Одиночные и сцепленные, в одежде и почти голые, они падали в воду, всплывали, и водовороты волн захватывали их, кружа в медленном танце. А потом, после второго, третьего, четвертого круга, людские тела затягивало, наконец, в винты теплоходов, которые перемалывали их, как в гигантской мясорубке, выплевывая на поверхность мириады пузырьков, лоскуты одежды и куски, обломки, ошметки того, что когда-то было людьми.

Из-за рева машин и грохота винтов было не слышно, как подошел Петроченко – тот самый то ли майор, то ли полковник. Иван Ефимович повернулся к нему, раздвинул онемевшие губы:

– Вы же говорили, это всего лишь санитарная операция?

Петроченко кивнул:

– Да. А что это, по-вашему?

– Вы же уничтожаете… Вы убиваете их повторно.

Петроченко пристально посмотрел в глаза старпому. Долго, не отводя взгляда.

– Это и есть санитарная операция. Мы всего лишь убираем за вами, Иван Ефимович.

Обвалился очередной пласт, обнажив новые темные прямоугольники. Иван Ефимович посмотрел вверх. Будут еще. Он знал, что за ними появятся другие ямы, заполненные мертвецами. А потом – новые и новые.

Из воды, как поплавок, вынырнул один из трупов. Он был словно высушен и будто из-под пресса, но лицо – лицо сохранилось полностью. Густая темная шевелюра, белая – до сих пор белая! – рубаха и бледно-розовые, в аляповатый цветочек, подштанники.

Иван Ефимович зажмурился.

3 ноября 1937 года, поселок Колпашево, Нарымский округ

Хотелось зажмуриться. Но Иван понимал, что нельзя. Не положено.

Промахи случаются. Особенно у новичков. Для того и выдают запасной патрон. Один запасной патрон на десять приговоренных. Один раз из десяти можно промахнуться.

Можно. Но как же трудно, когда человек, в которого ты стреляешь, вдруг все понимает. Он идет по дощатому настилу якобы в баню. Но там, в конце пути, никакой бани нет и никогда не было. Там только яма, яма с мертвецами. И вот ты стреляешь из укрытия, стреляешь близко, наверняка – и он умирает, так ничего и не поняв. А если промахнешься, если он обернется, если взглянет тебе в глаза…

Иван промахнулся. Человек на настиле вздрогнул, сгорбился и медленно, очень медленно стал оборачиваться. Густая черная шевелюра, ярко-белая рубашка, выделяющаяся в полумраке двора, и эти дурацкие розовые в цветочек подштанники. Наверное, их смастерила жена, перешила из старого платья или наволочек…

Иван оборвал эту мысль. Не думать, не думать о тех, кто по ту сторону прицела. Есть запасной патрон, и второй выстрел должен быть точным. Только бы он не закричал, только бы не заметался по двору – в таких попасть трудно. А еще один промах – и станет гораздо, во сто крат сложнее…

– А что, если я промахнусь дважды? – спросил Иван еще тогда, в первую неделю. Спросил у Сашки Карпова, того парня, что когда-то встречал его у парохода.

– А на этот случай, Ваня, есть особый порядок действий. Петля и мыло.

Иван затряс головой:

– Я не смогу…

– Сможешь. Патроны – штука ценная, и мы должны экономить их для нашей Родины, а не тратить на врагов народа и прочее отребье. Да не тушуйся, Ванька, – он толкнул его в плечо, – тебе даже понравится. Вот мы с ребятами как-то…

И он подробно, во всех скабрезных деталях рассказал, как они тренировались на молодой парочке влюбленных, которых привели на расстрел, но пообещали помиловать, если те на глазах у надзирателей совершат половой акт со связанными руками. Пара сделала все, что им приказывали, а сразу после обоим на шеи накинули петли и задушили.

Иван до сих пор ни разу не использовал петлю, хотя она была приготовлена. И сейчас, глядя на оборачивающегося мужика в розовых подштанниках, он мысленно молился, чтобы и в этот раз его пронесло.