Марсали села и, вытянув ноги с босыми ступнями, еще раз с удовлетворением вздохнула. Ноги были немного опухшими, а под белой кожей виднелись расширенные голубые вены.

– Ох, как же хорошо посидеть! Ну, милый, покажи мне, что там у тебя.

Я использовала возможность обойти ее вокруг, пока Герман показывал свой трофей, и проверить, есть ли синяки или какие-нибудь другие повреждения.

Она была худой, если не считать живота, но Марсали всегда была такой. Ее руки и ноги были тоненькими, но мускулистыми. Под глазами залегли темные пятна усталости, но она все-таки растила троих детей, и это если не считать беременности, из-за которой она наверняка плохо спала. Лицо выглядело влажным и румяным, довольно здоровым.

Пара синяков виднелась на голенях, но я не стала обращать на них внимания: беременные женщины легко набивали синяки, к тому же, если брать во внимание жизнь в деревянной хижине и дикую горную глушь, едва ли нашлось бы хоть несколько человек на Ридже, кто не ушибался по несколько раз на дню. Или я просто искала оправдания, не желая признать вероятность предложенного Брианной сценария?

– Одно мне, – объяснял Герман, касаясь яиц по очереди, – одно для Джоан, одно для Фелисити и одно для мonsieur L’Oeuf. – Он показал на шар ее живота.

– О, какой милый мальчик, – сказала Марсали, притягивая его ближе и целуя в перепачканный лоб. – Ты мой маленький птенчик!

Сияющая улыбка мальчика сменилась гримасой подозрения, когда мать прижалась к нему выступающим животом. Он осторожно потрогал его.

– А когда яйцо вылупится внутри, что вы будете делать со скорлупой? – спросил он. – Можно я ее возьму?

Марсали порозовела, сдерживая смех.

– Слава богу, люди не вылупляются из яиц, – сказала она.

– Ты уверена, maman? – Он с сомнением оглядел ее живот, а потом осторожно потыкал его. – На ощупь как яйцо.

– Да, но это не так. Просто мы с папой зовем так малыша до того, как он родится. Ты тоже однажды был мonsieur L’Oeuf.

– Правда? – Германа это открытие прямо-таки огорошило.

– Да, как и твои сестры.

Мальчик нахмурился, взъерошенная светлая челка свесилась на нос.

– Нет, они были mademoiselles L’Oeufs.

– Oui, certainement, – сказала Марсали, смеясь. – Этот тоже может оказаться mademoiselle, просто мonsieur легче сказать. Вот, гляди-ка. – Она откинулась назад и крепко прижала руку к животу сбоку, потом взяла руку Германа и приложила ее к этому месту. Даже с того места, где я стояла, я смогла увидеть, как изнутри натянулась ее кожа, – ребенок изо всех сил пинался в ответ на толчок.

Герман отдернул руку, изумленный, затем с завороженным видом положил ее назад и нажал.

– Привет! – сказал он громко, опуская лицо ближе к материнскому животу. – Comment ca va там, мonsieur L’Oeuf.

– Он в порядке, – заверила его мать. – Или она. Но малыши сначала не умеют говорить. Ты это знаешь. Фелисити пока что не говорит ничего, кроме «мама».

– О да. – Потеряв интерес к своему будущему родственнику, он наклонился, чтобы поднять какой-то особенно привлекательный камень.

Марсали подняла голову, щурясь на солнце.

– Тебе пора домой, Герман. Мирабель скоро нужно будет доить, а я тут пока еще занята. Иди-ка и помоги папе, хорошо?

Мирабель была козой и сравнительно новым приобретением в хозяйстве, чтобы пока еще вызывать интерес Германа, который тут же оживился.

– Oui, Maman. Au’voir, Grandm`ere!

Он прицелился и бросил камешек в сарай, промахнулся, развернулся и помчался в сторону тропы.

– Герман! – закричала ему вслед Марсали. – Na tuit!

– Что это значит? – с любопытством спросила я. – Это гэльский или французский?

– Гэльский, – ответила она с улыбкой. – Это значит «не упади». – Она покачала головой в притворном негодовании. – Этот мальчонка не может пропустить ни одного дерева.

Герман оставил гнездо с яйцами, она бережно поставила его на землю, и я увидела побледневшие желтоватые пятнышки на внутренней стороне ее предплечья – именно такие, как Брианна их описала.

– А как там Фергус? – спросила я как бы между прочим.

– Он в порядке, – ответила Марсали, сразу напрягаясь.

– Правда? – Я мельком посмотрела на ее предплечье, а потом в глаза. Марсали вспыхнула и быстро убрала руку, пряча отметины.

– Да, он в порядке! – сказала она. – Он не очень-то справляется с дойкой пока, но скоро приноровится. Конечно, ему неудобно с одной рукой, но он…

Я присела на бревно рядом с ней и, взяв ее за запястье, повернула руку.

– Брианна мне рассказала. Фергус это сделал?

– О! – Она казалась пристыженной и вырвала запястье, прижимая руку к животу, чтобы спрятать синяки. – Ай. Да, это он.