Я очнулась от качки. Слышался скрип несмазанных петель, конское ржание, мужские голоса и жалобные всхлипы.

– Что происходит? – приподнявшись на слабых руках, я с трудом сфокусировала взгляд.

Ужас сковал сознания. Я находилась в тюремной повозке, скорее клетке на колёсах среди других пленников, облачённых в чёрные хламиды. А вокруг повозки скакали всадники в золотых плащах. Но самое ужасное, я не помнила, как тут оказалась. Совершенно. Последнее воспоминание – поездка в храм Ливы. В кандалах для душевнобольных…

– Где я? Куда нас везут? – я присматривалась к лицам других пленников, но натыкалась на ненависть в их глазах. – Пожалуйста, – взмолилась, вцепившись в решётку.

– Чего? – всадник подвёл коня ближе к повозке.

Его взгляд скользнул по моей шее к груди. Тогда я и осознала, что абсолютно обнажена, и из одежды на мне только грязный мешок.

– Я не понимаю, что происходит. Где мы? Как я тут оказалась? – спросила, кутаясь в единственную преграду от липкого взгляда.

– Решила сыграть сумасшедшую? Ты не первая, – хмыкнул он.

– Я, правда. не понимаю. Пожалуйста.

– Куда вас везут? – он ещё приблизился. Я еле успела отпрянуть от решётки, чтобы спасти пальцы от удара ногой. – Отродья тёмной богини ждёт одна судьба. Казнь на костре Сигурн.

– Казнь… – повторила я помертвевшими губами.

Только в чём моя вина? За что меня хотят казнить? Не помню, ничего не помню…

/Невеста/

Я дрожала, кутаясь в одеяло. Тело горело. Меня бросало то в жар, то в холод. Лёгкие разрывало от кашля. Неделя… прошла целая неделя с того страшного дня, когда я очнулась в тюремной повозке. И с тех пор ничего не стало яснее. Нас держали в холодной темнице, общей камере для адептов тёмной богини. И каждый день выводили по несколько человек: на допрос либо на казнь. В первом случае адептов, истерзанных палачами, приводили обратно, во втором – они не возвращались.

Память восстановилась лишь частично. Я вспомнила, кто такая Гейта. Как и знала теперь, что мы находимся под судом золотого ордена Сигурн, преследующего последователей тёмной богини. Именно члены ордена привезли нас в тюрьму, они же осуществляли казни. Со мной тоже разговаривали, но недолго. Ударили пару раз, пригрозили пытками, но лекарь подтвердил, что у меня проблемы с памятью. Палач и тогда не поверил, однако велел отвести меня в камеру. Только не отреагировал он и на мои просьбы связаться с семьёй. Заверения в моём благородном происхождении не помогли. И теперь я сидела в камере, ожидая решения орденом моей судьбы. Голодная, в лихорадке, в одном мешке вместо одежды. Позволяла держаться только надежда. Уверена, это ошибка. Следователи во всём разберутся, свяжутся с мамой и отчимом. Те вызволят меня.

– Тосни, – раздалось имя моего рода, и я вскинулась, выныривая из туманного омута мыслей.

– Да?

Воины ордена стояли в проходе, перед ними выстроилось несколько человек. Одного мужчину держали. Он плакал и вырывался, умоляя его пощадить. Тогда и стало ясно, что нас забирают на казнь.

– На выход! – крикнули мне.

– Нет, – подскочив с пола, я сделала несколько шагов назад, испуганно мотая головой. – Это какая-то ошибка. Почему не сообщили моим родным?

Один из воинов направился ко мне. И только это заставило встряхнуться, собраться с мыслями. Меня всё равно отведут на казнь. Но только мне решать, пойду я к костру с достойно поднятой головой, как и следует дочери рода Тосни, или меня поволокут к нему силой.

– Я сама, – тело снова сотряс кашель.

Из-за воспалённого горла слова прозвучали сипло. Я подошла к воину, и он отступил, позволяя мне пройти к выходу. Набитая людьми камера осталась позади. Нас повели на казнь. Путь не отпечатался в памяти. Меня шатало от слабости, ноги подкашивались, глотку драл кашель. Я опомнилась только тогда, когда лица коснулись лучи солнца.

Небольшую площадь наполнял простой люд, ожидая начала представления. Нас повели к каменному пьедесталу с металлическими столбам, под которыми накидали хворост для костров. Под ногами скрипели пепел и кости убитых. Палачи не церемонились. Быстро пристёгивали каждого. Сопротивлявшихся били. Я подошла к столбу, откинулась на него спиной и отвела руки назад. Запястья сковал нагретый солнцем металл. Подставив лицо палящим лучам, я горько улыбнулась. Надежда не оправдалась. Но не всё так плохо. Я хотя бы согреюсь.

Началось зачтение приговора. Сердце сжалось, когда вновь прозвучало имя моего рода. Отец был бы в ужасе. Наверное, хорошо, что он не узнает о том, что произошло. Зато тяжёлая весть вскоре дойдёт до мамы. Это будет для неё ударом. Странно, что с ней не связались. Орден совсем потерял страх.

– Приговаривается к смерти в очищающем огне Сигурн, – прогремел приговор, и толпа заревела.

Люди боялись Гейты. И были готовы убивать всех, на кого пала хоть тень подозрения в приверженности культу кровавой богини. Казни стали чем-то вроде развлечения. Простой люд видел гибель злодеев и верил… Верил, что орден их спасёт.

– Последние слова? – раздался хриплый смешок палача.

– Мне холодно, – прошептала я, распахнув глаза.

Но смотрела не на мужчину, а в небо. Это не погребальный огонь, но он должен позволить вознестись моей душе и легко отыскать всеобщую реку Сольве. Её мистические потоки отнесут меня в земли богов Скайхаге. Там ждут члены моего рода. Там отец. Жаль, что мы встретимся с ним так рано.

Палач поднёс факел с золотым огнём Сигурн к хворосту. Пламя затрещало под ногами. В небо поднялся дым от костра. Тело сотрясла крупная дрожь от разницы температур. Мне действительно становилось теплее. Слух прорезали крики боли. Очищающий огонь принялся за свою работу. Я снова зажмурилась, но теперь от ужаса, сжалась, пытаясь не слышать, как бьются в агонии адепты Гейты. Становилось жарко. Боль в горле ушла. В душе поднималась лёгкость. Пламя пылало в груди. Так странно… Должно же быть больно, а не приятно. Может, хворост подо мной всё никак не разгорится?