Шрифт:
Встречал я уже одну целебную мазь, и метод её получения мне очень не нравился.
Возмущённый взгляд Филиппо подтвердил мои опасения:
— Сын мой, это лекарство, данное волей Незримой, спасло сотни жизней! — тут он ревниво выхватил бутылёк, — Не хочешь, не надо!
— Ладно, ладно, — кривясь, я отобрал у него мазь.
Эх, а ведь когда-то у меня была целая коробка вытяжки…
Первый патрон, который смог даже расколоть небольшой камень, получился у меня только через пару дней. Правда, винтовка чадила красным дымом, как паровоз, и на активацию моего чудо-снаряда потребовалось гораздо больше силы, чем на серийные, но я всё равно сидел довольный, утирая капли пота со лба.
Это было раннее утро, и разбуженный выстрелом недовольный Филиппо выглянул из хижины. Ему не нравилось, что я перестал осторожничать, ведь грохот выстрелов мог привлечь ненужных гостей.
— Ох, узри Незримая твои деяния… Смотрю, получилось?
— Ага, — улыбаясь, как дурачок, я показал на раскрошенный камень.
— Прекрасно, — сказал он, — Вдвойне прекрасно, что сегодня ночью мне было видение.
Хотя его тон говорил о том, что ему вообще ничего не нравилось.
— Вот даже как? — я удивился.
Он вышел и прошагал мимо меня, гордо вздёрнув подбородок. Такое чувство, как будто его в этом видении взгрели, как нашкодившего пацана.
— Идём к Вертуну, сын мой, пришло время тебе стать Привратником, — таинственно произнёс он.
Меня это так ошарашило, что я послушно встал и, не отряхиваясь даже, последовал за ним. Но Филиппо вдруг остановился, и, оглянувшись, с поджатыми губами посмотрел на расколотый камень.
— Тим, ты это… кхм… магострел-то возьми на всякий случай.
Глава 9. Чующий
Мы шли к Вертуну, пробираясь через расщелины между отвесными скалами и карабкаясь на крутые склоны. Иногда приходилось останавливаться, и прислушиваться всеми фибрами души и чакр…
Прислушивался я, потому что в плане чувствительности к стихиям Филиппо был обычным Безлунным. И мне даже было слегка непонятно, кто из нас кого ведёт к Вертуну.
— Гордыня имеет разрушительные последствия, сын мой, — словно прочитав мои мысли, сказал одноглазый.
Я как раз стоял на вершине очередного гребня, разглядывая окрестности через линзы магострела, и Филиппо только-только вскарабкался следом. Он сел, пытаясь отдышаться — не по годам ему были такие скачки по горам.
Хмыкнув, я спросил:
— А как же Безлунный преодолел бы этот маршрут?
Я показал в сторону, где под навесом гигантского камня чернел валун странной формы.
— Вот там, например, «уголёк» спит… А камень-то соблазнительный, так и хочется под его тенью отдохнуть. Как бы ты его почуял?
Солнце действительно забралось уже высоко, и довольно сильно припекало. Филиппо присмотрелся к камню, потом со вздохом ответил:
— Незримая хранит нас на путях наших, и только чистота помыслов…
— Ой, не заливай, — я плюхнулся рядом, положив винтовку на колени, — Филиппо, ну пусть я Иной, но мозги же у меня на месте.
Старик скривился, потом вытащил и показал кулон. Он представлял из себя несколько колец, вправленных друг в друга по мере уменьшения. Кольца имели какую-то свободу движения, и вращались в разные стороны, причём довольно бодро.
И чем-то это мне напоминало артефакт, которым пользовались солдаты, чтобы определять активность вертунов.
Я жадно прислушался к кулончику, пытаясь распознать, какая магия там запакована. И опыт работы с пирусными пулями сразу же дал себя знать — уже знакомые мне плетения всплыли в памяти.
Правда, маг-технарь закрутил их довольно оригинально, придав зеркальное направление — он запрограммировал кулон на защиту, а не разрушение. Тут же я распознал слабую псионику других стихий, но плетения увидеть уже не смог, ведь это не была стихия огня.
Получалось, артефакт универсальный. И это давало как плюс, так и минус…
Я, например, остро почувствовал элементалей огня, но то нападение «снежка» показало, что другие стихии мной воспринимаются плохо. Зато артефакт худо-бедно мог чуять все стихии.
— Вращается, — задумчиво сказал я, разглядывая кулон.
Филиппо спрятал своё сокровище и сказал:
— Потому что Красный Вертун близко.
— А «уголька» почуять сможет? — я снова показал под большой камень.
Старик вздохнул и честно признался: