— Вы тоже философ? — спросила Скалли.

И снова Бакли кинул на нее косой внимательных! взгляд.

— Я — нет. Это Нич был философом. Он был действительно умным человеком, очень умным. Я ему и в подметки не гожусь. Если бы он был на свободе — ему дали бы Нобелевскую премию как минимум. Но он совершил ошибку. Убил он копа или нет — это уже не так важно.

— То есть как это? — опешила Скалли.

— Когда такой умный человек не находит ничего лучше, чем грабить магазины, — это, наверное, все-таки ошибка. Правда? За эту ошибку он расплатился своей жизнью.

— Но это могла быть и не его ошибка, — вступилась Скалли, — Общество, среда…

Бакли горько усмехнулся.

— Припоминаю старый анекдот, — проговорил он. — Двое крупных ученых, психолог и социолог, возвращаются в отель после конференции на тему «Социализация антисоциальных элементов и проблемы сдерживания преступности». И видят, как здоровенный громила смертным боем бьет маленькую чистенькую старушку. «О! — не сговариваясь, говорят оба и показывают на преступника. — Этот человек нуждается в нашей помощи!»

— Что вы хотите этим сказать? — настороженно спросила Скалли.

— Если такого умного человека, как Нич, одиннадцать лет гноили в тюрьме, а потом поджарили-таки, это тоже чья-то ошибка, и за нее тоже следовало бы кому-то ответить. Беда только, что отвечают за ошибки обычно не те, кто их совершает.

— Вы противник смертной казни?

— Я не люблю казнить.

— А кто любит?

— Видите ли… Тюрьма — такое место, где нет ничего, кроме горечи и озлобления. Ничего. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в год. Люди здесь доведены до крайности. И тем не менее — к Кэлверту заключенные относились неплохо. Это что-то да значит. Только очень умный грабитель Нич…

Молдер встрепенулся.

— Вы считаете, что закоренелый преступник и на том свете остается преступником?

Бакли снова поджал губы и помедлил, прежде чем ответить.

— Я думаю, что на том свете (если он, конечно, есть) множество преступников перестают быть преступниками. Но некоторые особо умные и потому особо гордые, возомнившие себя невесть кем… они могут остаться. Их, наверное, и сам Бог не сумеет убедить раскаяться. Потому что они уверены, будто они сами — Бог.

Молдер медленно покивал, будто именно этого ответа и ожидал.

— То есть, — цепко ухватилась за слова директора Скалли, — вы все-таки пытаетесь намекнуть, будто верите в то, что Нич вернулся с того света?

Бакли не ответил. Открыл перед ними очередную дверь; вежливо посторонился, пропуская даму и ее спутника перед собой.

— Вы можете осмотреть тело убитого, — сказал он.

Здесь запах все-таки был. Неудивительно в такой духоте… Хотя, подумала Скалли, борясь с подкатывающей тошнотой, пожалуй, все-таки… все-таки… как-то чересчур. Она быстро подошла к столу, на котором, укрытый белой простыней, лежал неприятный, дурно пахнущий предмет, сутки назад бывший исполнительным, добросовестным и славным старшим охранником отделения смертников Кэлвертом Хоупом.

— Мы ждем вечером патологоанатома из штата, чтобы он сделал официальное вскрытие, — говорил тем временем Бакли, остановившись на пороге.

— Скажите, — спросил Молдер, вполне доверяя напарнице в деле осмотра трупа и не делая ни малейшей попытки последовать за нею, — у Нича Мэнли были друзья в отделении? Среди заключенных?

Бакли саркастически усмехнулся. Едва заметно, но от Молдера эта усмешка не укрылась. Он даже понял, что она значила. Эти пижоны с воли, значила она, попадают сюда и не понимают, куда попали, и продолжают мыслить категориями нормальной жизни: дружба, друзья… Молдер ощутил себя глупым, восторженным и невоздержанным на язык мальчишкой.

— В тюрьме у каждого должны быть друзья, — сдержанно ответил Бакли. — Чтобы присматривать за врагами и вовремя предупредить, если что. Но у Нича не было друзей. Его просто боялись, — он запнулся, — Разве что Сперанза…

— Господин директор, — позвала Скалли, снова накрывая простыней труп. У нее был странный, какой-то невероятно напряженный голос — казалось, он вот-вот порвется. Казалось, она увидела привидение.

— Что такое? — спросил Бакли.

— Труп. Я думаю, вам стоит его охладить как следует. Иначе к вечеру будет уже нечего вскрывать.

Какое-то мгновение ее слова доходили до сознания мужчин — доходили явно с трудом. Потом оба поспешно шагнули к столу. Когда они оказались совсем рядом, Скалли с готовностью откинула простыню.

— Иисусе, — потрясенно прошептал Бакли, отступая назад.

Трупа, в сущности, уже не было. На столе тяжко и отвратительно копошилась гора мушиных личинок. Из этого множественного, слитного шевеления едва выглядывали хрящ носа, развалившаяся кисть руки с полуобнаженной костью…

— Повелитель мух, — тихо сказал Молдер.