Передо мной появилась соломенная крыша. При виде постоялого двора меня обуяла радость и, подобно волне, омывающей камень, унесла мрачные мысли.

– Нура!

Я приближался к деревянному дому.

– Нура! Я пришел!

Спеша обнять ее, я ускорил шаг и рванул дверь.

– Нура!

Комната была пуста.

Меня охватили худшие опасения. Я принялся рыскать по углам и закоулкам, шарил за дверными занавесами и тростниковыми перегородками. Ни платьев, ни обуви, ни украшений. Ни благовоний, ни притираний. Ни дорожного сундука. Никаких следов.

Нура ушла.

Когда я покинул постоялый двор, солнце хлестнуло меня по щекам, от жары едва не плавились мозги. Права была Нура, что сбежала от меня! Можно ли упрекать ее за это? Она ждала меня, а я принял наркотик, обмарался, утратил связь с действительностью и пропустил наше свидание. Так что теперь по справедливости платил за свое падение.

Силы оставили мое вялое покачивающееся тело. Вокруг меня благоденствовала равнодушная природа, струились ручьи и подмигивали небесной лазури, радостно щебеча на все лады, порхали птицы, по поросшим густой травой склонам проносились дикие лошади.

Я рухнул под раскидистым дубом недалеко от постоялого двора.

В висках гудело, в носу жгло, я едва отваживался осмыслить произошедшее… Наверное, Нура прождала долгих три дня и в бешенстве ушла. А может, в первое же утро поднялась в пещеру и обнаружила меня на скальном выступе галлюцинирующим, неадекватным, осовелым и замаранным испражнениями. Что для меня могло бы быть хуже? В любом случае я ее потерял. Я зашелся в рыданиях, мощных и опустошительных, исходящих откуда-то из глубины моего существа, из самого моего нутра, из детства. Это были конвульсивные слезы мальчишки, осознавшего свое несовершенство и переставшего видеть себя героем. Пощечина осознания.

После стенаний над своей жалкой персоной я оценил отчаяние Нуры. Я разочаровал ее! Эта мысль обожгла меня. Даже не стыд за себя, а страдание Нуры убивало меня. Я почувствовал головокружение, стал задыхаться – и внезапно мне явилось решение: я должен суметь положить конец своим дням.

– Подожди!

Я вздрогнул. Действительно ли я что-то слышал? Я постарался затаить дыхание и пристально осмотрел окрестности. До меня доносился шепот, отчетливый шепот – не шелест листвы, не шуршание травы, не посвистывание пташек – шепот, показавшийся мне человеческим.

– Подожди!

На сей раз у меня не осталось сомнений. Я поднял голову.

В ветвях прятались двое, листва наполовину скрывала их. Едва поняв, что я их заметил, они затихли. Мы бесконечно долго смотрели друг на друга. Не будучи знакомы, мы испытывали одинаковое удивление: что мы здесь делаем – они там, наверху, а я у подножия дерева?

Одетые в бурую холщовую одежду перепуганные женщина и девочка, прерывисто дыша, цеплялись за ствол и смотрели настороженно. У старшей, малорослой, без шеи, с крепкими руками и ногами, было широкое лицо в красных прожилках с выступающими скулами и широко раскрытыми глазами. Девчушке, рыжеволосой, тоненькой, скроенной по другим меркам, я бы дал лет десять.

– Спускайтесь. Я вас не трону.

Женщина смерила меня недоверчивым взглядом, будто мой вид свидетельствовал об обратном. И не шелохнулась.

– Мама, писать… – шепнула девочка.

– Подожди!

В знак добрых намерений я вытянул вперед руку ладонью кверху:

– Ничего не бойтесь.

Девчушка шевельнулась. Ее мать рявкнула:

– Я сказала, позже!

– Писать…

– Хочешь по морде?

Угроза усмирила мочевой пузырь девочки. Мы были сбиты с толку, растеряны, боялись пошевелиться. И снова обменялись пристальными взглядами. Положение становилось абсурдным.

Я поднялся на ноги, отступил на несколько шагов, чтобы дать им свободу действий, и попытался наладить разговор, начав с банальной фразы:

– Вы здешние?

В смятении женщина еще больше замкнулась, зато девочка кивнула.

Я продолжал:

– Я ищу Нуру.

– Нуру? – прервала свое молчание ворчунья.

– Она держит этот постоялый двор.

Упрямица озадаченно выставила челюсть вперед. И тут мне показалось, что я узнал служанку, которую заприметил, когда шпионил за Нурой: то же тяжелое тело, та же непреклонность, тот же бурый цвет лица.

– Ты у нее работаешь.

Та с возмущением покачала головой:

– Я работаю у Ресли. Постоялый двор содержит Ресли.

Я догадался, что это псевдоним Нуры. Сделав вид, что признаю свою ошибку, я хлопнул себя по лбу:

– Ну конечно! И почему я сказал «Нура»? Ресли!

– Мне больше нравится Нура, – едва слышно прошептала девчушка.

– Плевать я хотела! – прикрикнула мать, чтобы заткнуть дочери рот.

Шло время. Женщина с опасливым негодованием смотрела на меня, не имея ни малейшего представления о дальнейшем, – будто курица, которая напыжилась, чтобы показать свою значимость, и ждет, чтобы расправились ее перья. В паузу между нашими репликами курица успела бы снести яйцо.