– Ясное дело, его приятели в долгу не остались, – продолжил Торн. – Стали махать кулаками и пинаться, а это еще сильнее разозлило грифонов. Пошли в ход тычки и дубинки, воины были вынуждены обороняться не на шутку. Кровь льется до сих пор. Боюсь, беспорядки ширятся. Толпы грифонов валят из города к лагерю, с ними есть и сарацины. – Рыцарь указал на порезы на лице. – Хорошо еще, что я легко отделался, пока пробирался сюда.

– Божьи ноги! – выругался Ричард. – Я преподам урок этим вороватым грифонам и врагам Христа. За мной!

Мы вскочили и бросились за оружием.

Мы спешно изготовились к выступлению. Торн настоял на том, чтобы пойти с нами, хотя и был изрядно помят. Для него подыскали гамбезон [10] и щит, а также старый горшковый шлем в пятнах ржавчины. Нашлась и запасная лошадь. Всего нас было четырнадцать рыцарей, включая короля, и столько же оруженосцев. Последние нечасто бывали в бою, но созывать рыцарей еще откуда-нибудь было некогда.

Разозленные грифоны заполоняли улицы, но после нашей атаки кинулись врассыпную, как мыши от кота. Никому из наших по пути от дома де Муэка не пришлось даже поднять меча. Как только мы прорвались, на нас в изобилии обрушились метательные снаряды, но серьезно никто не пострадал. К моему удовольствию, среди немногочисленных жертв оказался Фиц-Алдельм. Он не позаботился надеть шлем, и зазубренный кусок черепицы здорово рассек ему щеку. Кровь хлестала так, словно резали свинью.

Толпу перед лагерем прорвать было труднее, но вскоре и тамошние греки бежали кто куда. Мы помчались дальше по улице, что вела к главным городским воротам. Хотя грифоны попрятались в примыкающих улочках и переулках, нас по-прежнему было слишком мало по сравнению с разбушевавшейся ордой. Однако мы имели важное преимущество, будучи верхом. Мало кто в христианском мире не обделался бы от страха, если бы оказался, пеший и без оружия, на пути конницы. А если бы такой храбрец нашелся, это означало бы, что у него тесто вместо мозгов.

– Бить плашмя! – постоянно выкрикивал Ричард, вырвавший у кого-то увесистую дубинку и щедро раздававший удары по головам, рукам и плечам.

К этому времени мое первоначальное возбуждение улеглось. У меня не было желания сражаться с безоружными горожанами. Но я передумал, когда из подворотни выскочил дюжий детина со здоровенным поленом в руках. По счастью, я успел его заметить, потянул поводья и развернул коня, направив его прямо на верзилу. Перепугавшись, он шарахнулся в сторону, и я свалил его наземь, ударив клинком плашмя. Затем пришлось помогать Рису, на которого насели трое юнцов. Потом я уже без зазрения совести угощал ударами каждого подвернувшегося под руку грифона или сарацина.

Мы галопом неслись по улице. Вскоре всякое сопротивление прекратилось. Толпа рассеялась. Те немногие, кто остался, удирали от нас в смертельном испуге. Приближаясь к воротам, я придержал коня. На воротных укреплениях стояли вперемешку солдаты и простые горожане.

– Сир! – крикнул я. – Раз они на стене, то и ворота наверняка у них в руках!

Взгляд Ричарда проследил за моей вытянутой рукой.

– Ты прав, надо думать. Стой! – крикнул он, обращаясь к нескольким всадникам, вырвавшимся вперед.

Три оруженосца и два рыцаря не расслышали. Размахивая мечами, захваченные горячкой боя, они мчались к въезду в город.

Мгновение спустя массивные створки со скрипом и стоном стали закрываться. Тяжелый лязг железа и глухой стук падающего запорного бруса сообщили нам, что путь прегражден.

– Бесово отродье! – выругался Ричард, подъезжая ближе.

Приглядывая за парапетом – не собирается ли кто-нибудь выстрелить в короля? – я наскоро осмотрелся. Фиц-Алдельма не было видно, и в груди у меня затеплилась надежда. И точно: когда устроили перекличку, выяснилось, что мой враг был одним из двоих, в безумном порыве ринувшихся в город. Вторым был Пьер Тирпруа, вспыльчивый малый, водивший дружбу с де Бетюном. За ними увязались их оруженосцы и еще один – слава богу, не Рис. Судя по крикам и звону оружия, доносившимся из-за ворот, они там задавали жару.

Положение, однако, было скверное, и мы это понимали. Пятеро воинов не способны сдерживать многочисленную толпу долго. Ричард перешел к действию, каким-то образом сумев привлечь внимание начальника стражи. Объявив, что за каждого из наших убитых он повесит десятерых горожан, король отступил. Вслед ему понеслась отборная брань. Я разобрал возглас на французском: «Проваливай отсюда, король длиннохвостый!» Но вскоре начальник скрылся, а немного погодя шум схватки затих. Копыта застучали по мостовой, а значит, наши товарищи ускакали в надежде найти укрытие.

Разъяренный оскорблениями, но бессильный что-либо предпринять, Ричард повел нас обратно по улице.

Я молился, чего не делал вот уже много месяцев. Пусть Фиц-Алдельм получит смертельную рану, просил я, ничуть не смущенный греховностью просьбы. Раз уж я не могу его сразить, может, у Бога получится?

Как ни печально, мольбы мои не были услышаны. Несколько часов спустя Фиц-Алдельму, Тирпруа и оруженосцам позволили покинуть город. Они разыскали нас в поместье де Муэка, куда мы отошли. Мятежники все еще бушевали в пригородах, и король почел за благо переждать ночь. Его решение услать Джоанну в Баньяру, которое я, влюбленный, так сильно осуждал, казалось теперь мудрым.