– Да ну, – небрежно ответила Элисон и поморщилась. – К чему там можно быть не готовой? Нет. Я оказалась не готова к тому, что предложил мне Перри. Грубо говоря, я не оправдала его надежд.

– То есть? – удивилась я.

Элисон проигнорировала мой вопрос, и по выражению ее лица, можно было предположить, что она предалась приятным воспоминаниям.

– Ты говоришь о нем с такой нежностью, – сказала я, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос. – Ты… все еще любишь его?

– Нет, – спохватилась Элисон и потянулась за своей чашкой. – Нет, не люблю. Но Перри действительно хороший человек. И талантливый. И, самое главное, действительно особенный, хоть никогда и не старался таковым прослыть.

Я невольно улыбнулась. Чем больше говорила Элисон, тем менее мне становились понятны ее мотивы.

– Почему же ты тогда так переживаешь?

– С чего ты взяла, что я переживаю? – на ее лице отразилось истинное непонимание.

– Ну, как же. Образ жизни, который ты ведешь, абсолютная замкнутость, – извини, если я говорю слишком прямо, – дают повод предположить подобное.

Элисон отрицательно покачала головой, и ответила с едва уловимой насмешкой:

– Мне больше не о чем переживать, Кэтрин. Никогда.

– Тогда в чем причина твоей аскезы.

– В том, что я боюсь.

– Чего?

– Кого – так правильнее. Тебя.

Такой ответ меня немало удивил, но еще до того, как девушка продолжила, я поняла, что в моем лице она обобщала.

– Панически боюсь, Кэтрин. Сижу сейчас, и внутри меня все дрожит, понимаешь?! – тут она откинула голову на спинку кресла, устремила взгляд в потолок и глубоко вздохнула. – И этот страх не перебороть. Что может означать любовь моих родителей, если эта любовь перебивается паническим ужасом? От которого никуда не деться? Я говорю с тобой, а страх только усиливается, потому что я не должна говорить с тобой о нем, понимаешь? И больше никогда не стану говорить. Просто… кто-то должен знать. Знать, одновременно ничего не зная.

– И так со всеми людьми? Без исключения? – осторожно спросила я, ни на секунду не сомневаясь, что эта девушка не преувеличивает.

– Без исключения.

– Но… почему? Что породило этот страх?

Она глубоко вздохнула и закрыла глаза.

– Изнанка человеческой души, – прошептала Элисон.

– Что ты имеешь в виду? – я заметила, как у девушки дрогнула нижняя губа.

– Ничего невозможного. Просто представь, что ты увидела картину, на которой изображено то, что мы привыкли именовать душой.

– Ты видела такую картину? – у меня должно было быть ощущение, что меня дурачат, но его не было. Вместо этого я чувствовала неосознанную тревогу.

– Это не просто картина. Это – стена. Подарок мне от Перри.

– И что он собой представляет? – даже не помню, какие ассоциации возникали у меня в течение тех минут.

Элисон шумно выдохнула, пытаясь таким образом объяснить, что лучше этого не знать. Затем открыла глаза, оторвала голову от спинки кресла и посмотрела мне в глаза. И в тот момент я четко увидела в ее глазах тот страх, о котором она говорила. На короткое время, но увидела. И страх этот просто невозможно описать привычными эпитетами.

– Стена – это душа наизнанку, Кэтрин, – был ответ.

Несколько секунд я пристально смотрела в ее глаза, пытаясь понять смысл этих недомолвок.

– Ты говоришь метафорами? – спросила я.

Элисон слегка улыбнулась и покачала головой с видом, что прекрасно знала, чем закончится этот разговор.

– Да, – ответила она.

Тут же, словно пожалев о всем сказанном, или устыдившись, она быстро встала, схватила кофейные чашки, поставила их на поднос и вышла из гостиной. Я провела в ее обществе еще около получаса, но больше мы не касались тем из ее прошлой жизни. Да, и в целом, разговор дальше не клеился. Попытались поговорить о предпочтениях в искусстве, потом Элисон, скорее всего, ради приличия, поинтересовалась об особенностях моей профессии, но все эти попытки развить отвлеченную тему натыкались в итоге на неловкое молчание и на такие же неловкие попытки его прервать. Скажу честно, мне было очень стыдно за себя. Уметь вести диалог – моя профессиональная обязанность, необходимый навык. И этот навык никогда ранее не подводил меня в беседе; во всяком случае, когда передо мной находился… обычный человек, скажем так.

Но, мы ведь знаем, что Элисон Пейдж – это не обычный человек.

18.04

Господи, как страшно. Господи, если ты слышишь, прошу тебя, помоги. Я никогда не просила. Просто помоги все это осознать. Я знаю, что уже ничего не изменить. Просто помоги принять это.

Прошло шесть дней, а Она до сих пор перед моими глазами. И не собирается покидать меня ни на секунду. Я боюсь закрывать глаза, потому что мне сразу мерещится суточная тьма! И мне кажется, что когда я открою глаза, как там, Она вновь будет передо мною. Я засыпаю только благодаря алкоголю. И я с ужасом представляю, что водка и коньяк кончатся и мне вновь придется выйти на улицу.

Позавчера я кое-как нашла в себе силы позвонить на работу и сказать, что сильно заболела. По правде сказать, я даже не представляю, что когда-нибудь вновь смогу работать и просто жить. Жить, как я жила до прошлой пятницы.

Я пишу, потому что невыносимо держать это в себе…

Но я не могу написать ни слова о главном…

Мне страшно. Господи, как же мне страшно. Скоро ночь.

19.04

Утро. Мне нечего есть. Вчера я съела последнее яблоко. И я уже пьяная, а водка отказывается помогать. Алкоголь помогает только уснуть, но нисколько не ослабляет удушающую хватку этого чертового знания. Да! Я теперь знаю. Я знаю то, что никому и никогда не приснится в самом страшном сне. Он смог. Он смог это сделать. Господи, этот человек. Кто он? Этот нежный, добрый и умный человек, кто же он? Как ему это удалось?