Риго застал господина в веселом настроении.

– Местное население очень доверчиво,– сказал он лакею.– Страна непуганых птиц. Даже менялы тут потеряли бдительность.

– Я не продал часы… Мало дают…– залепетал Риго.

– Давай их назад,– ничуть не рассердившись, протянул руку господин и хладнокровно сунул золотую луковицу в карман.

Вечером в герцогском замке состоялся бал, на котором блистал заезжий иностранец. Пребывая в лучезарном настроении, кавалер сыпал остротами, отпускал митавским дамам изысканные комплименты, без устали танцевал и вконец очаровал общество. Во время ужина герцогиня усадила его возле себя, в окружении престарелых матрон,– досадная честь, так как он уже отметил несколько красавиц, которым намеревался выразить свое восхищение.

Бал настолько понравился кавалеру, что он позабыл о прекрасной полячке. Всеобщий интерес живил его, как дождь – полевые травы, как солнце – гадов, как свежий воздух – удавленника. Он обожал с головой погружаться в теплые волны любви и восхищения. Конечно, Митава не Версаль, общество состояло из неотесанных курляндцев, но искреннее преклонение неискушенных дикарей все же приятнее неискренней любезности лощеных маркизов.

Особое внимание кавалера привлек высокий, сутулый, плешивый старик, старомодно одетый и без парика. Когда-то, должно быть, он обладал заметной внешностью и до сих пор держался с величавой надменностью. Это был герцог Бирон, фаворит императрицы Анны, много лет правивший Россией, а нынче, недавно вернувшись из сибирской ссылки, доживавший свой век в безвестности. Окружающие обращались с ним как с тяжелобольным. Герцогиня не обращала на мужа внимания. Кавалер тут же решил к нему приблизиться. Владея искусством общения с сильными мира сего, он сразу преуспел и был удостоен несвязных старческих воспоминаний об императрице Анне и жизни в Петербурге. Речь зашла о рудниках Бирона. Кавалер, ничего не понимая в горном деле, но уверенный, что герцог понимает и того меньше, пустился в многословные рассуждения об этом предмете. Неожиданно старик попросил его съездить на рудники и проверить, как там идут работы. Во время недавней аудиенции у короля Фридриха кавалер пытался прикинуться знатоком фонтанного дела, но грубый пруссак резко осадил его. Ничуть не колеблясь, он дал согласие Бирону.

Путешествие в Петербург было отложено на две недели. Захватив с собой польскую красавицу, кавалер отправился в инспекционную поездку на рудники, где очень приятно провел время, отнюдь не утруждая себя делом, в котором ничего не смыслил. По возвращении он представил герцогу свои экономические соображения, предложил прорыть канал и осушить долины; высоко оценив проделанную работу, Бирон пожаловал ему четыреста талеров, карету и рекомендательное письмо в Ригу к молодому герцогу Карлу Курляндскому.

Эта удача ничуть не удивила кавалера. Он привык к бесчисленным взлетам и падениям и относился к ним с философским спокойствием, предпочитая вкушать от всех удовольствий при удачах и не слишком огорчаться, лицезрея зад Фортуны. Удобно разместившись в карете Бирона, по дороге в Ригу он дочитал трактат Гельвеция.

РИГА

У Карла Курляндского кавалер де Сенгальт замешкался. Весь в долгах и отчаянный картежник, принц пришелся ему по душе. Тут шла настоящая игра; к тому же кавалер встретил давних знакомцев – итальянских актеров, и юная падчерица одного танцовщика доставила ему несколько незабываемо приятных мгновений. Поездку в Петербург, где его никто не ждал, он решил отложить до весны, но получилось так, что всем его новым знакомцам пришлось срочно покинуть Ригу из-за настойчивости заимодавцев, и он остался в одиночестве, к тому же без талеров, которые успел спустить. Осталась карета, и при ней Риго. Он решил продолжить путешествие.

Его француз как-то раз докладывал, что встретил на улице иуду Ганса, долго совестил его, но раскаяния не дождался. Сбежавший лакей служил подавальщиком в таверне. Перед Рождеством Риго сказал, что Ганса прогнали, он впал в нищету, просит милостыню на рижском рынке, говорит, что шкатулку хозяина у него украли, потому-де он сбежал и хочет вернуться. Ганс Ламберт был представительный малый, в отличие от щуплого француза, и кавалер снисходительно кивнул: украденное могло быть зачтено в счет невыплаченного жалования.

– Мерзавец! – с чувством обратился он к вернувшемуся лакею.– Не стыдно тебе воровать?

– Каков хозяин, таков и слуга,– хмуро буркнул наглец и, взвалив на плечи сундук, понес его к карете.

Кавалер схватил трость, чтобы проучить негодяя, но задумался.

– А ведь наглец прав,– наконец заметил он, вспомнив кое-какие свои грешки и посмеиваясь.

Кавалер де Сенгальт покидал Ригу в хорошем настроении. Утонув в мехах, прикрыв ноги периной – рождественские морозы стояли нешуточные,– он бросил прощальный взгляд на рижские колокольни, вздохнул: «Ванитас ванитатис! (Суета сует!)» – и потянулся за томиком с золотым обрезом, на этот раз не за Гельвецием и даже не за Вольтером, возлюбленным врагом своим, но за божественным Горацием.

ПЕТЕРБУРГ

Окрестности Петербурга представляли собой унылые белые равнины.

– Однако! – удивился кавалер, высовывая из кареты на крепкий морозец свой большой римский нос.– Ни одного пригорка. Плоско, как блюдо.

Болото,– подал голос с запяток Ганс.– Ихний царь Петр построился на болоте. Верно, лягушек тьма. Слышишь, Риго? – ухмыльнулся он.

Они подъезжали к новопостроенной столице России в сочельник. Давно стемнело, если, впрочем, можно было назвать днем краткие сумерки, мглистый воздух, дрожавший ледяными искрами. Они ехали то вдоль каких-то хибарок, заваленных снегом, то снова по чистому полю. Тьма становилась все гуще, мороз крепче, а города было не видать. Начав беспокоиться, возница хлестнул притомленных лошадей. Откуда-то издалека донесся вой – собака, волк? Лошади рванули, понеслись. На всякий случай кавалер приготовил пистолеты. Завидев одинокую фигуру, бредущую по обочине, возница придержал лошадей и отчаянно замахал рукой:

– В какую сторону Петербург?

– Эва! – откликнулся сиплый голос.– Ты по Невской першпективе едешь. Вон мост через Фонтанку.

Прохожий не солгал: сразу за мостом начался город. Они пронеслись мимо темной громады какого-то особняка и по накатанной колее помчались вдоль выстроившихся в линию небольших одноэтажных домиков, в окнах которых кое-где мерцал слабый свет.

«Гм! – подумал кавалер.– Ничего похожего на Европу».

– Пусть везет в лучшую гостиницу,– распорядился он. Ганс передал приказ вознице, действуя с помощью гримас и маловразумительных слов «отель карашо».