– Ничего себе судьба у человека, – вздохнула она. – Одну дочь убили, вторая в следственном изоляторе, а бабушка осталась одна с четырьмя внуками. Врагу такого не пожелаешь.

– У нее еще сын есть, он работает где-то на вахте, на севере, – сказал Ткачук.

– Откуда ты все это знаешь? – снова удивилась Ника.

– Ника, ты не поверишь… – это все мои одноклассники. – И Верка, и ее брат-близнец Костя Михалевич, и даже Малинкин, у которого мы тогда были, – это все мои одноклассники. Покойная Анна была помладше, она вместе с моей женой училась. Я же сам отсюда родом, коренной красномолотец. И Ганну Игнатьевну я хорошо знаю, это моя учительница истории.

– М-да, дела, – протянула Ника. – Ладно, поехали в больницу, может твоя учительница хотя бы немного пришла в себя и что-нибудь полезное расскажет.

Визит в больницу прошел неудачно, мама потерпевшей чувствовала себя очень плохо, говорила что-то бессвязное и допросить ее не удалось. В отдел Ника вернулась без настроения. В ее отсутствие полицейские привезли вещдоки, изъятые по убийству Митрошиных, и рядом с ее рабочим столом громоздилась гора коробок и мешков с бирками, а рядом с горой стоял крайне недовольный Максим Николаевич Преображенский, старший следователь Бродского межрайонного следственного отдела и ее сосед по кабинету.

– Ника Станиславовна, ты где опять так нагрешила? – поинтересовался он. – Ты что тут такое наизымала? Почему это все так сильно пахнет?

– Трупы лежали с пятницы в квартире, начали разлагаться, – ответила Ника, пристраивая следственный чемодан на полку. – Там убийство жуткое, Макс, мужа с женой зарезали в квартире. Горло обоим перерезали.

– Ничего себе, – присвистнул Макс. – А кто?

– А непонятно кто. Будем сейчас искать. А ты что в воскресенье на работе?

– А я дело доделываю, которое мы типа прокурору направили апрелем, – хохотнул Макс. Осталось обвинительное и карточки заполнить. Завтра надо будет в прокуратуру отнести.

– Понятно. Может, чаю попьем? – предложила Ника. – А то что-то настроения сегодня нет, а после чая вдруг появится.

– Ты чего такая смурная? Я тебя не узнаю. Где старая Ника, у которой от убийства горели глаза и руки чесались всех подряд задерживать?

– Не знаю, где старая Ника. Уж насколько я всегда старалась абстрагироваться от сочувствия потерпевшим, сегодняшних мне очень жалко. А как представлю, что у них дети могли дома быть, вообще тошно становится. Малыши чудом не пострадали, они их в пятницу отвели к бабушке.

– Ничего себе, – призадумался Преображенский, но тут же тряхнул головой. – Думаю, что мы все раскроем, и все будет в лучшем виде.

Ника молча усмехнулась в ответ. Сколько лет она знала Макса, столько лет видела, по какой синусоиде скачет его настроение: от позитивного «все будет в лучшем виде» до отчаянного «все пропало, пора увольняться» после очередной взбучки от их вспыльчивого, но отходчивого руководителя Бориса Борисовича. Бывали дни, когда Макс собирался увольняться дважды: и утром, и вечером, а примерно в обеденное время после плотной и основательной трапезы у него снова все было «в лучшем виде».

После чая Ника действительно почувствовала себя бодрее и приступила к изучению видеозаписи. И вот уже к вечеру перед ней лежал список из десяти силуэтов, которые показались ей подозрительными, в отдельном столбце Ника указывала время их появления в кадре. Особенном заинтересовал ее ночной гость – примерно в три часа ночи камера зафиксировала, как в подъезд, где жили Митрошины, зашел какой-то человек, а через полтора часа кто-то из подъезда вышел. Запись была неважного качества, на глазок было непонятно, один и тот же это человек или нет. Но и у вошедшего, и у вышедшего из квартиры человека при себе был рюкзак.

– А теперь его как-то надо установить! Надо бы допросить соседей, может, человек с рюкзаком приходил к кому-то в гости. А может, это и есть наш таинственный убийца, – вздохнула Ника. – Если бы Ганна Игнатьевна, мать покойной Митрошиной, к завтрашнему дню немного пришла в себя, надо будет проверить, не пропало ли что-то из квартиры. Интересно, все ли на месте? И что же искал убийца в детском сундучке?

За компанию с Максом Ника провела на работе почти все воскресенье. Она назначила экспертизы по свежевозбужденному делу, развесила одежду с трупов и окровавленное постельное белье на просушку в камере хранения вещественных доказательств, созвонилась с Колей Ткачуком и рассказала ему о таинственном ночном госте с записи камеры видеонаблюдения.

– Экий на тебя работун напал, – удивился Преображенский.

– Сама в шоке, – улыбнулась ему в ответ Ника. Домой, в пустую квартиру она не торопилась. С прошлой пятницы ей не к кому больше было спешить и возвращаться в пустую квартиру никакого желания не было. А в следственном отделе в любой день недели жизнь бьет ключом: шуршат по кабинетам коллеги, пахнет кофе, шаурмой и развешанными на просушку вещдоками, стучат клавиши клавиатур и гудят принтеры, распечатывая бесконечные «возбужденки», «привлеченки» и «обвинзаки».