Зоя Ивановна осуждающе пыхтит, но пьет кофе и многозначительно смотрит на полицейского, который пишет заявление.

— Не знает она… Конечно, я бы тоже со стыда сквозь землю провалилась, если бы это чудовище терроризировало людей всю ночь, — причитает женщина, а Вика мнется на месте, выкручивая себе пальцы.

Начинается довольно долгая процессия, которая утомляет за этот один, но чертовски бесконечный час, пока полицейские заполняют заявление с уточнениями. Зоя Ивановна расходится не на шутку, углубляясь в такие подробности, что вспоминает свои былые двадцать пять, когда вокруг молодые парни часто пили и употребляли запретные вещества, не боясь закона.

— Извините, товарищ полицейский, а как вас зовут? — скромно интересуется девушка, и от моего внимания не скрывается, что смотрит она непосредственно на того, кто заполняет заявление.

— Алексей Андреевич, — задумавшись, отвечает худощявый полицейский, удивленно вскинув брови. — Что же… Думаю, что я заполнил самые важные моменты, а остальное оформлю в отделе. Вы не переживайте, по камерам пробьем правонарушителя, а вы прочитайте заявление и поставьте подпись, — он протягивает бумаги Зое Ивановне, которая внимательно читает заявление, приспустив очки.

— Ох, что за свет у тебя, дорогуша! Совсем же ничего не видно, — причитает старушка, а я невольно смотрю на лампу, висящую под потолком без плафона. Вика ловит мой взгляд и кажется я вижу, как она стыдливо краснеет.

Разумеется, что я привык к удобству, комфорту и дорогим вещам. Всё-таки мои родители достаточно хорошо зарабатывали и вырастили меня без всяких ужимок, а я выбрал довольно прибыльную профессию, но это никак не значит, что я осуждаю Вику за её образ жизни. Не всем легко даётся эта жизнь, причем в столице, да ещё и молодой девушке без какой-либо поддержки.

Вика черкает свою подпись после Зои Ивановны и подходит ко мне, несколько волнительно поджимая губы.

— Ты сможешь её выпроводить отсюда? — шепчет Мурка, с надеждой заглядывая мне в глаза. Я киваю, понимая, что Зоя Ивановна идёт на контакт со мной и даже метко стреляет своими глазами, оценивающе, но без презрения или злости.

Когда полицейские собираются, Вика осторожно выскальзывает в коридор за ними, обращаясь к Андрею Васильевичу. Став у прохода в кухню, я замечаю, как девушка прихватывает свою сумку, провожая полицейских на лестничную площадку, что-то тихо нашептывая одному из них, который складывает заявление в папку.

— Зоя Ивановна, вы нам очень помогли. Ваша внимательность и смелость послужит всем нам на пользу и сократит время задержания этого преступника, — обращаюсь я к женщине, которая встает из-за стола.

— Я бы вам советовала приглядывать за этой вертихвосткой! — машет она мне пальцем также, как будто мама ругает своего непутевого сына. — Не верю я ей. Видела я этого ублюдка, который кружит на своей тонированной машине уже не первый месяц!

— Значит, вы видели, как она с ним общалась? Или он здесь бывал раньше? — интересуюсь я, немного понизив голос.

— Не водит она никого. Живёт скромно, невооруженным глазом видно… — она обводит взглядом скромную кухню, задерживая взгляд на газовой плите, старом шумном холодильнике и обшарпанных углах кухни, с кое-где отпавшим кафелем и протертым дешевым линолеумом. — Но я уверенна, что она знает этого бандита. И я не преувеличиваю! Рожа у него криминальная, лысый, весь такой из себя павлин. Да и машина у него слишком дорогая для такого раздолбая… С навороченными номерами — четыре шестерки. Точно помню!

— Зоя Ивановна, отчего же вы это не рассказали полиции?

— А то вы не видели, как девочка вся засуетилась! Пожалела. Вижу, что сама не хочет этого поиска… Я же говорю — криминальная морда, а за стукачество по головке они не гладят. Может, я уже и седая, но старость — это не болезнь. Думаете, что она сейчас просто так пошла шептаться с полицией? — она подозрительно прищуривается, а в моей голове начинают складываться пазлы.

И впрямь…

— Хотите сказать, что она сейчас дает им взятку?

— Догадливый! — она лукаво улыбается, и мы слышим, как хлопает дверь. — Ладно, что-то я с вами здесь засиделась, а мне завтра ещё нужно на дачу рано утром ехать, — она торопливо уходит.

Старушка сталкивается с Викой в коридоре, осматривая с головы до ног красноречивым взглядом, и недовольно поджимая губы, прощается.

— Приставучая до жути, — устало качает головой Вика, и от меня не скрывается тот факт, что она расслабляется. Причем настолько, будто и не было всего этого неприятного процесса до времени, когда за окном вот-вот начнёт светать.