Меня поймали при попытке побега в первую же ночь. Охрана стоящая по периметру стены, окружающей дом. Отчим не ругал, о нет… нежно подхватил на руки вырывающуюся меня, и понес спатки… с обязательным поцелуем на ночь.

На следующий день я пошла в школу и сбежала.

Мне повезло – женщина социальный работник, к которой меня привели полицейские, остановившие шатающегося ночью по городу семилетнего ребенка, не стала ругать, воспитывать или говорить, что убегать из дома плохо. Она выслушала. Выслушала, и подняла дело отчима. Он оказался педофилом со стажем. С очень внушительным стажем из потерянных жизней маленьких девочек.

Отличие в моем случае оказалось лишь одно – меня он удочерил.

Дальше была борьба. Борьба за возможность жить с бабушками, несколько месяцев в кризисном центре вместе с бабушкой Лорой, когда мы проиграли очередной суд, школа урывками, и вечные слезы матери, которая кричала в трубку, что я ломаю ее жизнь, и отчим сказал, что выгонит ее, если я не вернусь.

Не вернулась. Меня к нему притащили, несмотря на все попытки к сопротивлению.

Жизнь стала адом.

За три года жизни с матерью он исчезал на недели и месяцы, но когда дома была я, он проводил там каждый день. Каждый долбанный день… Я училась как одержимая, на всех факультетах, бассейн, спорт, дополнительные занятия. Все что угодно, только бы не появляться «дома».

А потом – подслушанный разговор, мой звонок в полицию… отчим сел на два года.

Вышел бы быстро, как и в первый раз, но подтасовка фактов, и вампиры узнали о своей шестерке очень много нового. Отчиму пришлось продать свой шикарный дом и исчезнуть из моей жизни еще на несколько лет.

Его нездоровая любовь ко мне превратилась в ненависть, а мать… мать он продолжал ломать. Она приезжала к нему постоянно, возвращалась с синяками, но отказывалась прекращать все это безумие. Не жена, но мать его «единственного ребенка».

Мой «новый папа» вышел, когда мне было пятнадцать, но уже в четырнадцать я могла сама решать с кем буду жить. Так что снова купленный другой дом остался без «любимой и единственной дочери». Он отомстил – забрал мать к себе. Изменял ей открыто, избивал, и давил на все возможные рычаги, чтобы вернуть меня. И лазейку нашел быстро – у бабушки внезапно нашли наркотики. Она вышла за хлебом и не вернулась.

И все закончилось бы плохо, очень плохо, но отчим не знал одного – я уже давно сотрудничала с полицией. Бабушку отпустили, а я… военная школа закрытого типа стала новым убежищем для меня. Военная школа, и мечта – работать в полиции и сажать таких ублюдков как отчим, отрезая их от общества раз и навсегда.

В шестнадцать я получила паспорт и смогла вернуть себе свою фамилию – Мэттланд. Моя гордость, и моя победа. Жаль, что тот год обернулся потерями, сначала бабушка Лора, потом бабушка Мишель ушли в мир иной, оставляя меня практически полной сиротой. Мама… мама не появилась ни на одних, ни на вторых похоронах… ей было все равно. Меня она ненавидела, обвиняя в том, что отчима замели из-за меня, и, обзывая полицейской шавкой в лучшем случае, в худшем… было много других слов.

Но это не помешало ей заявиться на мое восемнадцатилетние с отчимом под руку. Счастливая, помолодевшая, радостная и… «папа» так и не утративший крайне сексуальный интерес к «дочери». Не знаю, каким педофилом он был, но видимо неправильным.

Через год отчим сел снова… за попытку изнасилования. А еще у него нашли наркотики. Много. Максимум из того, что мне смог выдать отдел по борьбе с наркоторговлей.

Когда его выводили из нового дома, я, несмотря на синяк в пол лица, сломанную руку и пару треснувших ребер, просто улыбалась. Даже не скрываясь. Вот это уже было гарантированных пятнадцать лет, потому как в полиции на отчима навесили еще парочку дел, просто потому что – мы своих не сдаем.

Так что…

«Ваш отец и так в тюрьме. А после ваших слов, можете мне поверить, живым он оттуда уже не выйдет».

Это факт. Живым он оттуда уже не выйдет. Никогда. Потому что дело об убийстве мое отца я нашла, расследовала и раскрыла. Не скажу, что мне стало от этого легче, но настоящей болью было сообщить матери, что человек, к которому она продолжает мотаться в тюрьму на свидания, является именно тем, кто отнял у меня папу…

Дверь распахнулась без стука.

Вошел Навьен.

Вампир посмотрел на меня очень внимательно, усмехнулся и сообщил:

– Я так понимаю, реальной местью было бы вытащить этого ублюдка из тюрьмы и оставить на свободе, так?

У меня дрогнуло сердце.

Вампир видимо что-то понял, усмехнулся, и продолжил:

– Но, я так же понимаю, живым ему оттуда выйти не грозит, да?

Я промолчала.

Навьен оперся плечом о дверной косяк, сложил руки на груди и продолжил:

– Странное дело, держали его в карцере столько лет, но один мой звонок, и мужика перевели в шестиместную камеру, сообщив сокамерникам статью по которой он сел. А вы ведь знаете, что с насильниками, особенно педофилами, делают в тюрьме, не так ли?