В этот момент интуиция подсказала мне — могут быть неожиданности впереди за огромными кустами смородины. Встреча с неопознанными предметами и людьми входит в мои служебные обязанности. Я молча взял Грая за руку, остановил и сам прошел вперед. Протиснулся среди двух огромных кустов и замер — девятилетний конопатый пацан, сидя на корточках, направил на меня огромный водяной пистолет, твердо держа его на вытянутых руках по всем правилам полицейской науки. Я, как мог, широко улыбнулся, давая понять, что настроен дружески. Но юный любитель-стрелок не оценил мои дипломатические потуги, резко нажал на курок и без всякой жалости «замочил» профессионального детектива. На брюках в деликатном месте появилось значительное мокрое пятно.

— Ого, как нас встречают! — рассмеялся Грай.

Но я крепко рассердился на сорванца.

— Чтоб тебя паук укусил, «Черная вдова»! Ты мне испортил английский костюм! С таким пятном не только вести следствие, на дорогу не выйдешь — засмеют. Ты же вывел меня из строя. — Протянул руку к уху мальчишки. Он увернулся, но, поняв, что расплата неотвратима, с воплем помчался к дому.

В дверях голубого домика я налетел на женщину и ударился о нее словно о телеграфный столб. Я условно называю ее женщиной, хотя у нее явно были женские черты лица, солидный бюст и некие кучеряшки на голове. Правильно было бы назвать эту даму гориллой за могучие руки, опушенные почти до колен, и тяжелый взгляд исподлобья. Когда сержант говорил, что женщина — докер, я решил, что он ошибся, потому что эта профессия чисто мужская. Теперь я в это поверил, судя по ее широким, как лопата, ладоням; она работала на каких-нибудь подъемных механизмах. Взглянув на ее узенький лобик, я вспомнил детскую песенку про порт, там были такие слова: «Грузчики кричат: «Вира!» Грузчики кричат: «Майна!»» По-моему, других слов она и не знала.

Взглянув на мои брюки, женщина усмехнулась, юный хулиган получил звонкую затрещину и тотчас перестал выть, с интересом уставясь на нас. Мы вошли в дом, Валентина пекла пироги с капустой и была недовольна, что ее оторвали от этого занятия — дрова в плите прогорали, и духовка остывала.

— Ну, не тяните! — прорычала Валентина, не предложив даже сесть.

— Инспектор Шестиглазов сказал нам, — начал Грай, — что вы были последним человеком, который видел председателя садоводства Попова живым.

— Если он так сказал, то дуракг, а если ты ему поверили, то и вы такие же.

— Но так зафиксировано в милицейском протоколе, который вы сами подписали.

— Подписала, не ловите меня на слове.

— Да, мы знаем, за вами приезжал сержант на машине.

— Конечно, потащусь я еще к ним. Развели бандитов — людей из собственного дома веруют, а я ходи и подписывай ихние бумаги.

— Но такое может случиться и с вами, все мы под Богом ходим.

— Ха! — она криво усмехнулась. — Давненько меня никто не воровал. Может, кто хочет попробовать? Я готова, только из дома выйдем, чтобы печку не развалить.

— Мама, не заводись, — взвизгнул мальчишка, оказавшийся гораздо умнее, чем ему было положено по возрасту. — Раз люди пришли, значит им надо. Расскажи, что знаешь.

— Что я им, магнитофон, одно и то же повторять?

— Совершено преступление, уголовный розыск ищет убийцу и опрашивает всех, кто является свидетелем или сам может быть причастен к этому, — настаивал Грай.

— Вы куда гнете, черт побери?! Все знают, что единственный любимый сынок грохнул папу топором, потом разрубил на части, вывез в лес и закопал.

— Вы это видели?

— Нет, но все так говорят.

— А что видели вы?

— Убийцу вашего не видела.

— Но сын во время предполагаемого убийства на улице не был, а вас видели в двух шагах от председателя. Вам как раз это сделать было проще простого.

— Ах, вон, ты как это поворачиваешь? Не хочешь ли сказать, что это моих рук дело, что это я старикашку «замочила»?!

Декер сжала свои огромные кулачищи.

— Мама, — теребил ее мальчишка, — ну что ты!

Грай достал из кармана блокнот.

— Не думаю, что есть причины скрывать что-либо о последних минутах исчезнувшего человека.

Вид блокнота гипнотически подействовал на докера. Она придвинула табуретку к столу и осторожно опустилась на нее. Мы тоже сели.

— А я и не отказываюсь. Так что вам надо?

— Вы видали Попова в десять вечера?

— Без двух минут десять.

— Откуда такая точность? Вы на часы смотрели?

— Я в порту двадцать пять лет отмолотила и все годы ложилась спать ровно в десять, потому что встаю рано, в пять часов. Я осмотрела грядки и шла спать, а Попов шагал к своему дому.

— Вы его хорошо видели, не путаете с кем-нибудь?

— Между нами были кусты, я его не видела, а только слышала. Но мы уже двадцать два года соседствуем, я могу поклясться, это был он. А когда я вошла в дом, он протопал мимо. Стенки моей халупы тонкие, я услышала его стон; «Боже мой! Боже мой, опять все сначала? Ну сколько же это может продолжаться?»

— О чем это он, не знаете?

— Сын его, Олег, в тот день загулял. Он в последнее время испортился. У кого — нибудь угостится, у любого, кто поднесет рюмку, потом купит бутылку и нарежется в одиночку. А кто пьет един на один с фукфырем, это уже не человек.