Однако оказалось, что в таких радикальных мерах нет необходимости, поскольку Шортхаус мирно проспал всю ночь, и его снам – главным образом о зерновых полях и стадах овец на отдаленных фермах поместья его отца – было позволено беспрепятственно следовать своим причудливым курсом.

Однако две ночи спустя, когда он вернулся домой уставший после трудного дня, промокший и продуваемый одним из самых жестоких штормов, которые он когда-либо видел, его снам – всегда о полях и овцах – не суждено было быть такими безмятежными.

Он уже задремал в том восхитительном сиянии, которое следует за снятием мокрой одежды и немедленным укутыванием под теплыми одеялами, когда его сознание, зависшее на границе между сном и бодрствованием, было смутно потревожено звуком, который неясно доносился из глубины дома, и между порывами ветра и дождя, достиг его ушей с сопутствующим чувством беспокойства и дискомфорта. Он поднимался в ночном воздухе с некоторой притворной регулярностью, снова затихая в реве ветра, чтобы вновь заявить о себе издалека в глубоких, кратких затишьях бури.

В течение нескольких минут сны Джима были только окрашены, так сказать, этим впечатлением страха, незаметно надвигающегося на него откуда-то. Сначала его сознание отказывалось возвращаться из той зачарованной области, где оно блуждало, и он не сразу проснулся. Но характер его снов неприятно изменился. Он увидел, как овцы внезапно побежали, сбившись в кучу, как будто испугавшись близости врага, в то время как поля колышущейся кукурузы пришли в волнение, как будто какое-то чудовище неуклюже двигалось среди скопления стеблей. Небо потемнело, и во сне откуда-то из облаков донесся ужасный звук. На самом деле звук внизу становился все более отчетливым.

Шортхаус беспокойно заерзал на кровати с чем-то похожим на стон отчаяния. В следующую минуту он проснулся и обнаружил, что сидит прямо в постели и прислушивается. Был ли это кошмар? Не снились ли ему дурные сны, что по его телу пробежали мурашки и волосы зашевелились на голове?

Конец ознакомительного фрагмента.