Поэтические сборники
вернуться

Гумилев Николай Степанович
Шрифт:

78. ВАРВАРЫ

Когда зарыдала страна под немилостью Божьей И варвары в город вошли молчаливой толпою, На площади людной царица поставила ложе, Суровых врагов ожидала царица, нагою. Трубили герольды. По ветру стремились знамена, Как листья осенние, прелые, бурые листья. Роскошные груды восточных шелков и виссона С краев украшали литые из золота кисти. Царица была — как пантера суровых безлюдий, С глазами — провалами темного, дикого счастья. Под сеткой жемчужной вздымались дрожащие груди, На смуглых руках и ногах трепетали запястья. И зов ее мчался, как звоны серебряной лютни: "Спешите, герои, несущие луки и пращи! Нигде, никогда не найти вам жены бесприютней, Чьи жалкие стоны вам будут желанней и слаще! Спешите, герои, окованы медью и сталью, Пусть в бедное тело вопьются свирепые гвозди, И бешенством ваши нальются сердца и печалью И будут красней виноградных пурпуровых гроздий. Давно я ждала вас, могучие, грубые люди, Мечтала, любуясь на зарево ваших становищ. Идите ж, терзайте для муки расцветшие груди, Герольд протрубит — не щадите заветных сокровищ. Серебряный рог, изукрашенный кистью слоновьей, На бронзовом блюде рабы протянули герольду, Но варвары севера хмурили гордые брови, Они вспоминали скитанья по снегу и по льду. Они вспоминали холодное небо и дюны, В зеленых трущобах веселые щебеты птичьи, И царственно-синие женские взоры... и струны, Которыми скальды гремели о женском величьи. Кипела, сверкала народом широкая площадь, И южное небо раскрыло свой огненный веер, Но хмурый начальник сдержал опененную лошадь, С надменной усмешкой войска повернул он на север.

79. ВОИН АГАМЕМНОНА

Смутную душу мою тяготит Странный и страшный вопрос: Можно ли жить, если умер Атрид, Умер на ложе из роз? Все, что нам снилось всегда и везде, Наше желанье и страх, Все отражалось, как в чистой воде, В этих спокойных очах. В мышцах жила несказанная мощь, Нега — в изгибе колен, Был он прекрасен, как облако, — вождь Золотоносных Микен. Что я? Обломок старинных обид Дротик, упавший в траву. Умер водитель народов, Атрид, — Я же, ничтожный, живу. Манит прозрачность глубоких озер, Смотрит с укором заря. Тягостен, тягостен этот позор — Жить, потерявши царя!

80. АНДРОГИН

Тебе никогда не устанем молиться, Немыслимо-дивное Бог-Существо. Мы знаем, Ты здесь, Ты готов проявиться, Мы верим, мы верим в Твое торжество. Подруга, я вижу, ты жертвуешь много, Ты в жертву приносишь себя самое, Ты тело даешь для Великого Бога, Изысканно-нежное тело свое. Спеши же, подруга! Как духи, нагими, Должны мы исполнить старинный обет, Шепнуть, задыхаясь, забытое Имя И, вздрогнув, услышать желанный ответ. Я вижу, ты медлишь, смущаешься...Что же?! Пусть двое погибнут, чтоб ожил один, Чтоб странный и светлым с безумного ложа, Как феникс из пламени, встал Андрогин. И воздух — как роза, и мы — как виденья, То близок к отчизне своей пилигрим... И верь! Не коснется до нас наслажденье Бичом оскорбительно-жгучим своим.

81. ОРЕЛ

Орел летел все выше и вперед К Престолу Сил сквозь звездные преддверья, И был прекрасен царственный полет, И лоснились коричневые перья. Где жил он прежде? Может быть в плену, В оковах королевского зверинца, Кричал, встречая девушку-весну, Влюбленную в задумчивого принца. Иль, может быть, в берлоге колдуна, Когда глядел он в узкое оконце, Его зачаровала вышина И властно превратила сердце в солнце. Не все ль равно?! Играя и маня, Лазурное вскрывалось совершенство, И он летел три ночи и три дня И умер, задохнувшись от блаженства. Он умер, да! Но он не мог упасть, Войдя в круги планетного движенья. Бездонная внизу зияла пасть, Но были слабы силы притяженья. Лучами был пронизан небосвод, Божественно-холодными лучами, Не зная тленья, он летел вперед, Смотрел на звезды мертвыми очами. Не раз в бездонность рушились миры, Не раз труба архангела трубила, Но не была добычей для игры Его великолепная могила.

82. ПОКОРНОСТЬ

Только усталый достоин молиться богам, Только влюбленный — ступать по весенним лугам! На небе звезды, и тихая грусть на земле, Тихое "пусть" прозвучало и тает во мгле. Это — покорность! Приди и склонись надо мной, Бледная дева под траурно-черной фатой! Край мой печален, затерян в болотной глуши, Нету прекраснее края для скорбной души. Вон порыжевшие кочки и мокрый овраг, Я для него отрекаюсь от призрачных благ. Что я: влюблен или просто смертельно устал? Так хорошо, что мой взор, наконец, отблистал! Тихо смотрю, как степная колышется зыбь, Тихо внимаю, как плачет болотная выпь.

83. РЫЦАРЬ С ЦЕПЬЮ

Слышу гул и завыванье призывающих рогов, И я снова конквистадор, покоритель городов. Словно раб, я был закован, жил, униженный, в плену, И забыл, неблагодарный, про могучую весну; А она пришла, ступая над рубинами цветов, И, ревнивая, разбила сталь мучительных оков. Я опять иду по скалам, пью студеные струи; Под дыханьем океана раны зажили мои. Но, вступая, обновленный, в неизвестную страну, Ничего я не забуду, ничего не прокляну. И, чтоб помнить каждый подвиг, — и возвышенность, и степь, — Я к серебряному шлему прикую стальную цепь.

84. ХРИСТОС

Он идет путем жемчужным По садам береговым, Люди заняты ненужным, Люди заняты земным. "Здравствуй, пастырь! Рыбарь, здравствуй! Вас зову я навсегда, Чтоб блюсти иную паству И иные невода. "Лучше ль рыбы или овцы Человеческой души? Вы, небесные торговцы, Не считайте барыши! Ведь не домик в Галилее Вам награда за труды, — Светлый рай, что розовее Самой розовой звезды. Солнце близится к притину, Слышно веянье конца, Но отрадно будет Сыну В Доме Нежного Отца". Не томит, не мучит выбор, Что пленительней чудес?! И идут пастух и рыбарь За искателем небес.

85. МАРКИЗ де КАРАБАС

С. Ауслендеру

Весенний лес певуч и светел, Черны и радостны поля. Сегодня я впервые встретил За старой ригой журавля. Смотрю на тающую глыбу, На отблеск розовых зарниц, А умный кот мой ловит рыбу И в сеть заманивает птиц. Он знает след хорька и зайца, Лазейки сквозь камыш к реке, И так вкусны сорочьи яйца, Им испеченные в песке. Когда же роща тьму прикличет, Туман уронит капли рос И задремлю я, он мурлычет, Уткнув мне в руку влажный нос: "Мне сладко вам служить. За вас Я смело миру брошу вызов. Ведь вы маркиз де Карабас, Потомок самых древних рас, Средь всех отличенный маркизов. И дичь в лесу, и сосны гор, Богатых золотом и медью, И нив желтеющих простор, И рыба в глубине озер Принадлежат вам по наследью. Зачем же спите вы в норе, Всегда причудливый ребенок, Зачем не жить вам при дворе, Не есть и пить на серебре Средь попугаев и болонок?!" Мой добрый кот, мой кот ученый Печальный подавляет вздох И лапкой белой и точеной, Сердясь, вычесывает блох. На утро снова я под ивой (В ее корнях такой уют) Рукой рассеянно-ленивой Бросаю камни в дымный пруд. Как тяжелы они, как метки, Как по воде они скользят!... И в каждой травке, в каждой ветке Я мой встречаю маркизат.