Юный кисианец поднял брови, несомненно удивившись, что Тор говорит на нашем языке.

– Да. Мы слышали о его возрождении и как раз идем в Когахейру, чтобы присоединиться к нему.

– Возрождении?

Кисианец опустил тяжелую сумку и выпрямился, слегка хрустнув суставами.

– Единственный истинный Бог благословил его новой жизнью, окончательно доказав истину, в которую все верили, что доминус Виллиус – Вельд Возрожденный. Мы идем, чтобы служить ему, как велит долг всем последователям Истинной веры.

Прежде чем Тор успел задать вопрос, Рах обернулся от костра.

– Лео?

За этим последовал напряженный разговор – сидящий у огня Рах подался вперед, указывая на вновь прибывших, а Тор что-то ворчал в ответ, и я вспомнила доминуса Виллиуса на вершине холма у Рисяна, в окружении левантийцев. Похоже, они высоко его ценили, предпочитая охранять лично, а не доверять эту задачу чилтейцам.

Что бы ни встревожило Раха, он хмуро замолчал, и путники стали раскладывать свои пожитки в другом углу святилища. У меня была уйма дел, но, когда Тор пошел обратно к лошадям, я просто тупо стояла на месте, как будто застряла меж двух миров. Они не знали, что я их императрица, их богиня, но все равно – они ведь ехали к императору-левантийцу и поклонялись чилтейцу. Неужели все кисианцы вскоре станут такими, если у меня ничего не выйдет? Если империя падет? А может, уже слишком поздно?

Нас и самих нельзя было назвать болтунами, но когда к нам присоединились трое паломников, в тот вечер у костра установилась такая глубокая и неловкая тишина, что мне хотелось поскорее избавиться от соотечественников. Пусть я и не понимала языка или традиций левантийцев, но они вели себя разумно. А в присутствии кисианских адептов Единственного истинного Бога мне становилось не по себе.

– У нас есть вино, мясо и хлеб, и мы с радостью ими поделимся, – сказал тот, которого я сочла их предводителем. – Помощь ближним приносит нам радость.

В доме дровосека генерал Китадо показал мне, как размять оставшийся рис и превратить его в лепешки, завернутые в вощеную бумагу. Больше у нас ничего и не было, а путь предстоял неблизкий, так что я с невольным облегчением приняла дары, не предложив ничего взамен. Не слишком гостеприимно, но со мной было двое раненых и предстояла долгая дорога.

Мясо и хлеб оказались свежими, и стоило мне увидеть разложенную у костра провизию, как у меня потекли слюнки. Сколько уже дней я не ела нормально?

Рах указал на мясо и вполголоса заговорил. Тор ответил, нетерпеливо пожав плечами. Диалог продолжился, и, понаблюдав за ними какое-то время, паломники тоже начали тихо переговариваться о том, за сколько дней они доберутся до Когахейры. Они еще спорили на эту тему, когда Тор взял ломоть лепешки, какие обычно делают чилтейцы, положил на нее мясо и свернул. Он показал полученный рулет Раху, который одобрительно кивнул, и передал генералу Китадо, сидевшему у стены храма в нескольких шагах от костра.

Мои щеки вспыхнули от стыда за то, что я не позаботилась о нем сама, слишком уж была поглощена наблюдением за странными путниками. Генерал Китадо поблагодарил молодого левантийца, явно не заметив, что указания тому дал Рах.

– Давно вы устроили здесь лагерь? – спросил предводитель паломников, хотя ответ и был очевиден.

– Сегодня вечером, – ответила я, понимая, что на самом деле они хотят знать, кто я такая и куда мы направляемся.

Подозревали ли они? Я их не знала, но если они пришли из Мейляна, то могли меня узнать.

Я поменяла позу и тему разговора.

– Вы сказали, что идете к доминусу Виллиусу в Когахейру. Не боитесь идти туда, ведь там левантийцы?

– Истинная вера поглощает страх, сударыня, – ответил молодой человек, коснувшись спрятанной под простой одеждой подвески. – А кроме того, наш император-левантиец принес присягу по кисианскому обычаю и собирает союзников, у него нет причин портить с нами отношения.

Принес присягу и собирает союзников. Слова кольнули ледяным страхом прямо в сердце, и я невольно посмотрела на генерала Китадо. Моя мать годами ковала альянсы, но почти все ее союзники были на севере, который опустошило чилтейское вторжение, на севере, сожженном и сломленном, на севере, склонившемся перед чужеземным императором. Я все явственнее чувствовала, как стены вокруг меня смыкаются и я не могу их раздвинуть, не могу избавиться от страха, что мое дело уже проиграно, а империя живет дальше без меня.

– Говорят, он хочет жениться на императрице Мико, – продолжил молодой человек, явно не заметив, как меня сковал ужас. – Так люди с большей готовностью его примут.

– Вы хотите, чтобы вами правил император-левантиец? – спросил из тени за костром генерал Китадо.

– Мы хотим императора, который не подавлял бы нашу веру, как годами делали Отако и Ц’ай.

Его тон стал воинственным, юноша гордо вздернул подбородок, словно бросая раненому военному вызов. Не знаю, как бы поступил Китадо, будь он в полном здравии, но он мягко продолжил: