Шрифт:
Круто живут, однако.
Хотя название «паланкин» мне, безусловно, знакомо.
И те, кто это сооружение сопровождают, выглядят не в пример лучше обычных граждан. В плане одежды, так точно. Начищенные до блеска короткие сапоги, портки пурпурного цвета, словно у римских цезарей, «украшенные» металлическими бляхами кожаные жилеты, поблёскивающие на солнце шлемы, ножны с мечами на перевязях... И все, блин, стоят, как парализованные, на меня и на эту дамочку в красном пялятся...
Думал, поближе к ним подойти, глянуть, кто там под балдахином прячется, но не успел.
Занавесь в паланкине отдёрнулась, выглянувшая оттуда бабёнка (на рожу обычная, зато буфера из лифа едва не вываливаются) нацелила на меня указательный палец.
Нафейхоа?
А пёс её знает. Мож, познакомиться хочет, в игрушки забавные поиграть?..
Странное дело, но через пару мгновений я вдруг почувствовал, что в воздухе прямо передо мной сгустилось какое-то облачко. Оно явно пыталось пробиться через какую-то невидимую преграду, но никак не могло это сделать. А ещё через миг я понял, что сумею помочь ему, если просто подумаю, что мне надо...
Глюки, короче, становились забавными. И вероятно, я даже мог этими глюками управлять.
А что мне, кстати, сейчас требовалось больше всего?
Наверное, понимать, что говорят местные.
Без знания языка чувствуешь себя тут глухонемым идиотом...
Облачко продавило преграду и сразу исчезло.
Фигня какая-то!
— Взять его! — завизжала грудастая.
А нет, не фигня!
В ту же секунду толпа чуваков в жилетках, будто очнувшись от наваждения, рванулась ко мне.
Первого я угостил прямым в челюсть. Второму врезал по яйцам, от всей души. Третьему, явно собравшегося боднуть меня головой, просто помог с желанием кого-нибудь забодать, направив его в ближайшую стену. Стена содрогнулась, но выстояла. А вот обладателю бычьей шеи не повезло — сполз по осыпавшейся штукатурке, закатив зенки.
Хорошие глюки! Мне нравится...
«Жилеточники», потеряв троих, предсказуемо остановились и потянули из ножен мечи.
— Живьём! — завопила баба из паланкина.
Прямо как в фильме про Ивана Васильевича: «Живьём брать демонов!»
И вот тут-то меня, наконец, осенило. Понял, что сплоховал — не проинтуичил. Прямо капитан очевидность и генерал ясенпень! Сразу надо было ноги отсюда делать, а не дожидаться, пока на меня эта гопа навалится. А она, как на грех, и впрямь навалилась. Да так, что не вырвешься. Наземь, мать, повалили и ну месить...
А дальше я отрубился...
И очнулся, увы, уже здесь, в камере...
Назвать эту комнату как-то иначе не получалось...
Глава 2
Серые стены, каменный пол, зарешёченное окно, железная дверь, сливное отверстие в дальнем углу помещения... Я валялся на узеньком деревянном топчанчике и пытался не застонать. Скованные цепью руки и ноги позволяли подняться и кое-как добрести до параши, но из-за боли заставить себя это сделать было чрезвычайно трудно.
Тем не менее, я это сделал. Доковылял до слива и, справив нужду, так же, с трудом, вернулся. После чего ещё не меньше минуты лежал, стиснув зубы и стараясь унять прокатывающуюся по телу болевую волну.
Чувствовал себя при этом полным дебилом. Мало того, что попал... реально попал в другой мир, так ещё и едва не скопытился сразу же по прибытии, по собственной дурости. А «Абдулазиз» — сволочь конкретная. Мог бы хотя бы предупредить. Обиделся, гад, что я у него эту хрень на шнурке не купил... Надо, наверное, было купить... Но ведь откуда ж я знал-то?..
Заскрежетали засовы. Дверь медленно отворилась.
В камеру вошли двое дюжих охранников, следом за ними третий, помельче.
Последний поставил посреди пола кружку и миску. Затем все трое развернулись и молча ушли. Засовы опять закрылись.
На этот раз я подниматься не стал. Слишком уж много усилий отнимало простое хождение. Ползти было легче.
Миска оказалась заполнена какой-то баландой. Я даже пробовать не стал. Подхватить в этой антисанитарии какой-нибудь гепатит или дизентерию раз плюнуть. А воду, что в кружке, после секундного колебания, всё-таки выпил. Жажда — штука такая. Её лучше про запас утолить, чем потом тупо терпеть и страдать.
Спустя где-то час дверь снова открылась.
Теперь стражников вошло четверо. Двое взялись за цепи, которыми я был скован. Двое, сверля меня злыми взглядами, встали чуть поодаль. Секунд через десять в камеру вбежали трое каких-то юрких. Наверное, местные служки. Поставили в камере пару кресел и табуреточку, которую тут же занял один из этих троих. Вынув из-за пазухи дощечку, листок бумаги (знакомы, выходит, здесь с такой технологией) и что-то похожее на карандаш или ручку, этот, по всему видать, писарь изготовился вести «стенограмму» допроса.