Потому, что она и не знала, как это — по-настоящему, и забывать обо всем, и отдавать себя…

Они с царём отстранились друг от друга, когда услышали шаги и чьи-то оживленные голоса. Персефона, в принципе, была морально готова к тому, что это либо Афродита, либо Деметра, но нет — это оказались свои. Впрочем, роль вечно недовольной матери почему-то решила взять на себя Артемида — когда Аид, уже отпуская, скользнул пальцами по её спине, и Персефона отстранилась, лицо богини-охотницы явственно помрачнело. Видимо, у неё не укладывалось в голове, как можно добровольно целовать одного мужика спустя всего полдня после того, как тебя изнасиловал другой.

Зато у Геры все прекрасно укладывалось — она одобрительно подмигнула — и сообщила, что Амфитриту оставили на попечение Деметры.

— Ареса уже побили до нас? — осведомилась она.

— Да, кстати, а что это он в штанах? — спохватилась Персефона. — Он что, решил варваром нарядиться?

Аид неопределённо пожал плечами по поводу штанов, предположив, что Неистовому было скучно и холодно сторожить его, Аида, на голом мраморном полу, и он решил поэкспериментировать с ношением варварской одежды.

— Что самое обидное, я его почти и не бил, — посетовал он. — Хотя следовало бы, как минимум из-за тебя, — он кивнул в сторону Персефоны. — Просто когда я очнулся, он решил меня пнуть. Я схватил его за ногу, дёрнул, он упал и ударился головой об пол. До сих пор лежит без сознания. Наверно, сотрясение…

— Да было бы чему, — отмахнулась Геката, прощупывающая пульс Неистового. — Очнется. А вот ты, Владыка, выглядишь нездорово.

***

Аид

Да, он выглядел нездорово, а чувствовал себя так, будто неделю не спал (а, впрочем, блуждание по сознанию Персефоны и правда едва ли можно назвать сном), и ещё у него явно брали кровь — запястье было надрезано. Рана закрылась, но, судя по количеству ихора на одежде, произошло это далеко не сразу.

Но это была ерунда, потому, что Персефона уже не лежала без памяти, как неделю назад, и не отмахивалась от какой-то зубастой твари, выдающей себя за её сына (он даже запомнил имя — Загрей), как в том бредовом сне, а всё остальное он мог пережить. И пусть Афродита уже набрала крови для своего ритуала, и его братьев неизвестно где держат, а ещё где-то носит Макарию, все это — мелочи, вовсе не заслуживающие того, чтобы из-за них расстраиваться. И с самой Концепцией они тоже сейчас разберутся — вот, Артемида уже вводит в курс дела.

— … поэтому ты должен перестать быть Владыкой, — сообщила она, кратко пересказав суть Концепции. — Тогда зелье Афродиты потеряет свою силу.

— И как ты это себе представляешь? — уточнила Персефона, которая стояла, прислонившись спиной к дверном косяку и сложив руки на груди. — По-твоёму, Аид должен бегать и орать, что ненавидит Подземный мир?

Аид фыркнул и потыкал Ареса носком сапога. Тот не шевелился. В таком беспомощном виде Неистовый совершено не вызывал желания мстить, хотя стоило бы.

Видит Ананка, стоило бы.

— Ну, или тогда ты, дядя, должен избавиться от последней частички смертности и снова стать богом, целиком и полностью, — заявила тем временем Артемида.

— А разве… — начала Геката, и тут же замолчала.

— Когда Афина брала у тебя кровь, она, конечно, ругалась, что это почти стопроцентный ихор, но все же какая-то частичка смертности у тебя остается, — произнесла Артемида. — От нее, смертности, так легко не отделаться. Так вот, Афродита считает, что бессмертный может стать смертным, если полюбит смертного больше жизни. Наоборот, думаю, тоже работает.

— Полюбит смертного больше жизни, — повторила Персефона, словно пробуя эту фразу на вкус. И вкус у фразы, если судить по выражению её лица, был не очень.

Да, пожалуй, Аид был с ней согласен. Не с Артемидой, а с Персефоной. Идея Артемиды казалась довольно правдоподобной — могла казаться тому, кто никогда и не любил по-настоящему. Кому-то вроде вечной девственницы, встречающей каждого мужчину копьём и мечом. Но не тому, кто имел хоть какое-то представление о любви. Кто, скажем так, имел возможность на собственной шкуре прочувствовать, что это.

— Да ну, этот бред может придумать только богиня Любви, — заявила Гера. — Да будь оно так, мой дорогой Зевс метался бы из бессмертия в смертность по три раза в неделю!

— Речь идет не об обычной влюбленности, как у отца, а о…

— Возможно, вас это удивит, — прищурилась Гера, — но я знаю своего мужа много столетий, и очень хорошо представляю, как он влюбляется. Вы можете мне не верить, но у него каждый раз та самая любовь, которая больше жизни. Да стала бы я ревновать, если бы дело было в обычных интрижках!