— Чему бы хорошему научил, — проворчала Геката тоном старой нянюшки.

— А что плохого в топорах? — поразилась Макария. — Там что, тоже эта… как там её… а! Вспомнила! Фаллическая символика?

Аид тихо рассмеялся; Геката развела костёр (он совершенно не грел) и они втроём сели у огня. Правда, Макария смогла просидеть спокойно от силы пять минут, после чего полезла на ближайшее корявое дерево — не то высматривать остальных, не то устраивать им ловушки.

С обсуждением серьезных вопросов Геката с Аидом решили подождать до того момента, пока не выберутся из чрева войны, а говорить о Персефоне не хотелось из-за подозрительно тихого и ненавязчивого присутствия Макарии на дереве. Кто-кто, а она бы точно с удовольствием послушала сплетни о матери, но… такие вещи, как «у Персефоны что-то не в порядке с весной», «после смерти дочери она изменилась до неузнаваемости», «она превратила Подземное царство в некроджунгли» и прочее, прочее, для её ушей явно не предназначались.

Поэтому они говорили об Аресе.

— …он до сих пор надевает шлем с перьями и ходит по подземному царству в полной уверенности, что тот делает его невидимым, — рассказывал Аид. — Дергает Таната за крылья, щупает баб, раздевает царицу и в целом ведет себя как дебил. Гермеса он запугал, тот слышит об Аресе и сразу начинает трястись от страха и ненависти. И, знаешь, Гермий уже не тот. Он сломался. Мне кажется, он до сих пор не может простить себе то, что Арес тебя проглотил. Он поклялся Неистовому в верности, но эта верность не стоит ни гроша. Удивляюсь, почему Психопомп до сих пор не в Стиксе.

— Он всегда умел обходить клятвы, — ровно сказала Геката, отстранённо наблюдая за тем, как Макария, сидя на толстой ветке, закрепляет на другой ветке веревку с петлей на конце.

— Не надо, Геката, — покачал головой Аид. — Подожди с выводами. Тебе было бы легче, если бы он оказался в Стиксе?

Богиня колдовства задумчиво потеребила вуаль:

— Ну, мне не так уж прямо тяжело, просто он мог бы делать хоть что-нибудь, а не отсиживаться в кустах. В смысле, в моем дворце.

— Ты требуешь от него невозможного, — сказал Аид. — Ты хочешь, чтобы он ввязывался в битву, где у него не будет ни единого шанса.

— Но ты же ввязываешься в такие битвы…

— И это традиционно выходит боком и для меня, и для моего мира, и для всех остальных, — фыркнул Аид. — И потом, что-то я не заметил, чтобы ты испытывала ко мне какие-нибудь чувства из арсенала Эрота.

— Это потому, что я ещё не рехнулась, связываться с тобой, — полные алые губы Гекаты чуть тронула улыбка. — Ты ненормален от слова «совсем». Тебя даже мойры не смогли вынести. Не помнишь, Крон не ронял тебя, когда ел?..

Пожалуй, слова Гекаты прекрасно вписались бы в лексикон Деметры, но у той никогда не нашлось бы для него столько гордости.

— Не помню, — рассмеялся Владыка. — О, кстати! Слышала бы ты, какие дифирамбы мне пела Плодородная! Но ладно, об этом потом, а то Макария что-то притихла, и меня это слегка нервирует.

— Она всех нервирует, — вполголоса сообщила Геката, оглядываясь на дерево призрачным телом. — Кстати, вы чем-то похожи. Она тоже… не видит берегов.

— Конечно, не вижу! — завопили с дерева, — потому, что их нет! И моря нет, и даже рек нет! Тут либо Аресы дерущиеся, либо поля с башнями — три этажа и с десяток монстров, либо лес из пяти деревьев. Как можно жить с таким бедным внутренним миром?!

— Не представляю, — фыркнул Аид, вставая. — Макария, на кого ты охотишься? Если на Фобоса, эта верёвка его не выдержит.

— Я хочу украсть у него топор, — поделилась своими планами маленькая царевна. — Смотри, он подходит к дереву, и в этот момент на него падает…

Она спрыгнула с дерева и принялась объяснять устройство ловушки.

— Мне кажется, нужно мыслить более глобально, — заявил Аид, дослушав план до конца. — Предлагаю…

Он извлёк из воздуха лист пергамента и принялся вдохновенно чертить.

Деметра

Деметра уверенно двигалась к выходу из Подземного мира. Не сказать, что она так часто спускалась в этот жестокий, негостеприимный мир, чтобы запомнить дорогу — о нет, просто она чувствовала дыхание верхнего мира. Его цветы, деревья и травы взывали к ней, своей госпоже, и она просто откликалась на этот зов — а вся заполонившая Подземный мир мерзость, все эти полудохлые животные, умирающие папоротники, болота, полные муравьёв, напротив, стремились убраться с её пути.

Кора, её милая доченька, шла рядом с ней. Деметра не могла не признать, что за тысячу лет та изменилась не в лучшую сторону. Озорные зелёные глаза потемнели и чуть потускнели; раньше они лучились любовью ко всему живому, сияли любопытством и жаждой жизни, а теперь в них застыла печаль и холодная решимость. Пухлые губки складывались не в улыбку — в тонкую линию, а щечки напоминали не нежный персик, а белоснежный мрамор. Из движений исчезла грация молодой лани — точные, выверенные движения Персефоны заставляли вспомнить когда Афину, а когда и Таната.