— Кто тогда уничтожил мой дом?! — спросил Михаил Игоревич.

— Дети — улыбнулся Медведев. Все аристократы, кроме Спирина, который зажимал свою культю и выл, недоуменно нахмурились — А что вы хотели? Приехали домой к родителям. Скоро новый год. Дочь нам на скрипке играла, а тут приходится срываться черт знает куда, сутки за рулем в тревоге, а потом выясняется, что наш дом взорван. Я пошел за товарищем, а мальчишки такие мальчишки. Решили все, по справедливости, сделать — пожал плечами мужчина, а потом вскинулся, как будто что-то вспомнил — Георгий Михайлович, вы же всех своих в этот чудесный субботний день в театр отправили?

Мужчина побледнел. Он видел записи из далека, как особняк взрывается. Трясущейся рукой он достал телефон, с третьей попытки его разблокировал и позвонил, не в силах удерживать телефон в трясущихся руках, он включил громкую связь:

— Дорогой? — раздался приятный женский голос.

— Люда, вы все сейчас в театре?! Дома никого нет?! — с тревогой почти прокричал мужчина.

— У Настасьи эти дни и она отказалась идти, осталась дома. Что-то случилось?

Но мужчина уже не слушал, он отбил звонок и стал набирать дочь. По помещению раздались гудки и с каждым следующим мужчина становился бледнее и тревожнее. Но вот на звонок ответили:

— Настя! Настя, ты в порядке?! — закричал мужчина в трубку.

— ПАААААА-ПААААА!!! — раздался девичий истеричный крик перемешанный с шмыганьем носом, слезами и воем отчаяния.

— ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?! НАСТЕНЬКА… — начал кричать в трубку мужчина, но звонок прекратился — МЕДВЕДЕВ! ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С МОЕЙ ДОЧЕРЬЮ?! — вскочил бледный как снег мужчина.

Бурый только головой кивнул на экран проектора. В тот же момент на нем появился экран телефона Чекана. Еще мгновение и ему приходит сообщение от дочери. Фотография. Мужчина ее открыл и обомлел. Все в зале видели ее, а Дима даже ладонь ко лбу приложил, прикрывая глаза.

На фотографии была Настасья, сидящая в снегу и укутанная в одеяло. Девушка была вся в слезах и соплях, ее рот открыт в немом крике отчаяния. Перед ней стоял улыбающийся Коля, который делал селфи на ее телефон. Позади девушки стоял Лом расставив по два пальца каждой руки в стороны и так же улыбался. А на заднем фоне пылал родовой особняк рода Чекановых.

— Это что такое? — ошарашено спросил Михаил Игоревич.

— Вы сами поставили такие правила — вмиг улыбающийся Медведев превратился в серьезного и злого — В войне на уничтожение умирают не только войны рода, но и их члены. В том числе и дети.

— Они убьют ее? — спросил поседевший Чекан. У него и так прослеживалась седина в волосах, а сейчас у него прослеживаются русые волоски в седине.

— Не знаю. Вы же должны понимать, это мальчишки, которые лишились своего дома.

— Все что угодно, только прикажи им сохранить ей жизнь! — воскликнул Георгий Михайлович, падая на колени перед Бурым.

— Тогда выслушайте мое предложение — сказал мужчина, забирая у Дима папку с бумагами.

— Ты же мимо проходил — заметил Михаил Игоревич.

— Я могу и мимо пройти. У тебя еще много особняков осталось?

Шувалов побагровел, но ничего не ответил.

— Тогда выслушайте меня. Предлагаю подписать договор, что наши дети ни при каких условиях не окажутся втянуты в наши разборки. Я считаю, что дети не должны отвечать за грехи своих родителей. Таким образом вы обезопасите своих детей, а я своих.

— Я согласен! — тут же вскочил Георгий Михайлович и подписал выложенный листок, даже не читая его. Очень уж сильно он волновался за дочь.

Кузнецов, который порвал рубашку Спирина и замотав ему культю, молча подошел и подписал. Он не хотел участвовать в этой войне, но долг обязывает его.

— Я возьму ответственность за Спириных в виду его недееспособности. Он выходит из этой войны и не будет никаким образом в ней участвовать или помогать кому-либо — сказал Синицын.

— На, пиши — вытянул пустой лист и ручку из папки Бурый и передал ему. Синицын молча взял и стал писать расписку.

— Не доверяешь слову аристократа? — спросил Шувалов улыбнувшись.

— Ты даже знаешь почему — ухмыльнулся Бурый, а улыбку ушла с лица Шувалова.

Мужчина встал и тоже подписал договор. Взяв договор и расписку, он передал их Диме и тот вышел.

— Вов, скажи, где твой старший был весь год? — спросил Николай Петрович.

— Там, где не светит наше солнце, наверное — произнес Медведев.

— Мой сын жив? — спросил с затаенной надеждой Синицын.

— Жив, и даже здравствует. Вот только ведет себя как моральный урод.

Мужчина тяжело вздохнул. Да, не уследил он за воспитанием приемника.