Второй и самый приятный сюрприз — меня встречал отец. Он прибыл из Керчи сегодня утром и как раз к моему приезду закончил распределять в хранилище привезенные им сокровища из гробницы Ареса.

После коротких взаимных приветствий мы вместе перетаскали на нижний этаж все мои трофеи, после чего отец показал мне то, что удалось ему добыть в усыпальнице нашего великого предка.

Ожидаемо много золота, платины и драгоценных камней, но были там и предметы, которые особенно сильно привлекли мое внимание. Самым ценным, на мой взгляд, оказался сундук с сотней золотых пластин, таких же, как в усыпальнице Зевса, только абсолютно с другой информацией, проливающей свет на многие неясные моменты, происходившие здесь более четырех-пяти тысяч лет назад.

Вторым по ценности, я считаю, был двухметровый, разукрашенный загадочным рифленым орнаментом посох из неизвестного мне материала. Посох этот оказался тем самым, о котором не раз упоминалось в золотых пластинах из гробницы Зевса — боевой посох главнокомандующего силами Митхар, который на свою погибель отправился когда-то в погоню за Зотами.

Насколько я помню, этот артефакт был когда-то подарен самим Кроном своему правнуку Фобосу, когда тот вошел в силу. Но, по всей видимости, он полностью исчерпал свой ресурс еще до того, как похоронили Ареса, и поэтому Фобос решил оставить его в усыпальнице отца.

И третье, что меня приятно порадовало — такой же точно набор доспехов и оружия, что я нашел в усыпальнице Зевса на Крите. Выходит, Кронос снабжал своих родичей этими доспехами! Интересно, каков у него был их запас?

Отец привез из усыпальницы еще с десяток предметов непонятного мне предназначения. Понятно с ними было только одно — это предметы расы Зотов, а не Митхар. Слишком разнилась стилистика вещей и технологии. У Зотов это были в основном квадраты, кубы, прямоугольники и шары, а у змееголовых — более художественно оформленные вещи, которые выглядели необычно и как-то слишком уж чужеродно. По правде сказать, от их дикой красоты меня почему-то всё время бросало в дрожь! Чувствовалось в них какая-то хищность и кровожадность. От Митхар тоже было несколько предметов, немного оружия и четыре зеленых ящика, выполненных из того же материала, что и посох. При более детальном осмотре обнаружились еле заметные углубления на каждой из сторон.

Закончив с осмотром трофеев отца, я обратил внимание на то, что он замер перед статуей Маркуса Тита и не отводил от его лица глаз. Стараясь не отвлекать его от созерцания своего далекого предка, я тихо подошел к нему со спины. Отец, погрузившись в какие-то свои мысли, даже не шевельнулся. Стоял и завороженно смотрел на статую нашего древнего родича.

— Он вылитый мой прапрадед, — тихо проговорил отец. — Дед очень проникнется, когда увидит это. Поразительное сходство.

— Родная кровь… — так же тихо проговорил я, положив руку на плечо отца.

Шесть месяцев спустя

Находясь в беседке на краю скалы, я ждал, когда наступит закат. Закат на берегу моря — это поистине завораживающее зрелище. За последние шесть месяцев, что живу в Рыбачьем безвылазно, я старался не пропустить ни одного, и поэтому у меня сложился некий ритуал, завершающий день. За час до наступления темноты я брал свой старый китайский термос, сохранившийся у меня еще с советских времен, заливал его крепким чаем с травами и располагался в беседке, удобно примостившись в широком плетеном кресле. Под крики чаек я лениво наблюдал за морской гладью, где время от времени появлялись торговые суда, спешащие до наступления темноты встать на рейды или зайти в порты Новороссийска и Геленджика. Затем я завороженно смотрел, как солнце медленно садится за горизонт, и мир в этот момент наполняется буйством красок — от ярких насыщенных до постепенно блекнущих и переходящих в пепельные тона. Это было прекрасным зрелищем, волнующим и вдохновляющим одновременно, правда, длилось оно совсем недолго, но запомнить его хотелось навсегда.

Затем багровый шар скрывался за горизонтом, и ночь вступала в свои законные права. Для меня ночь — это время уединения и размышлений. Не включая в беседке свет, я сидел в полной темноте, думая о своих предках, о тех событиях, которые привели меня на мою скалу, и о том, что произойдет, когда я, наконец, смогу вскрыть убежище Зотов и пробудить их от многовековой спячки.

Чем больше я думал о загадочных зотэрианцах, тем чаще перед моим взором появлялся зовущий взгляд моей синеглазки. Он сводил меня с ума и в то же время делал счастливым. Таинственный образ прекрасной зотэрианской девушки волновал мою душу и сердце. Ее смуглая кожа, идеальная фигура, золотистые волосы…

Прикрыв глаза, я с вожделением вспоминал, как она, запустив свою руку в мою шевелюру, нежно ворошила мои непослушные волосы и просила меня только об одном — чтобы я как можно скорее пробудил ее и всех братьев, и сестер. От одной мысли, что могу не успеть, я не находил себе места и готов был голыми руками рыть грунт на этом морском дне, лишь бы увидеть ее глаза. Но сегодня был особый вечер. Сегодня я с чувством выполненного долга расслабленно развалился в кресле, и рядом с привычным термосом у меня на столе стояла бутылка хорошего выдержанного коньяка.

Нельзя сказать, чтобы я был большим любителем выпить в одиночестве, но сегодняшним вечером мне хотелось немного побыть одному, ну хотя бы хоть какое-то время. Хотелось посидеть в тишине, прислушиваясь к звукам прибоя, поразмыслить о завтрашнем дне и подвести кое-какие итоги о проделанной работе здесь, в Рыбачьем. А уже завтра… Завтра утром в поселок прибудет дед и…

Плеснув себе в бокал коньяка, я отсалютовал им в сторону моря и выпил всё одним махом. Огненный ком пробежался по пищеводу и растворился где-то там глубоко в желудке.