— Это я выясню, совсем или не совсем. А пока не выяснил, буду прилагать все усилия… Если честно, я верю, что вернуть его можно. Могила опустела через несколько минут, не забыла? И никто никуда его тело не тащил. Оно просто испарилось в этом Ведьмином круге, в котором, как говорят, то появляются, то исчезают разные вещи.

— Какие?

— Скелеты людей, — неохотно сказал я. — Фишка в том, что они появляются и исчезают, понимаешь? А не в том, что это именно скелеты. Я верю, что в Поганом поле возможно все. В том числе и… воскрешение.

— Что теперь? — спросила Кира. — Веды Форм ты добыл. Что дальше?

— Как “что дальше”? — удивился я. — Действуем по плану. Едем в Республику Росс, если ты не передумала.

— Я-то не передумала, — усмехнулась Кира. — А вот ты…

— И я не передумал, — откашлявшись, внушительно заверил я. — Не ведунское это дело — планы каждый день менять. А если ты намекаешь, что меня тянет пожить здесь подольше, в окружении наложниц, то хорошего помаленьку.

Кира дернула подбородком.

— Я не про наложниц! В Республике Росс высокие технологии. Но мы не слышали, чтобы там жили маги.

— Это мы узнаем. Рано или поздно я найду ту волшбу, которая вернет Витьку. Или же получу нужные знания — они могут вовсе не касаться волшбы… Пора понять, что такое это Поганое поле с Ведьмиными кругами, и как вся эта хрень работает. В Республике Росс мы что-нибудь да разузнаем.

Я прикрыл глаза, но не от бьющих в лицо утренних лучей солнца, а чтобы просмотреть интерфейс. Иконки Знаков никуда не пропали.

— Волшба — это система, — сказал я. — Не разрозненные знания, не небесная и земная магия, как мне втирала эта бабка Марина, а целая наука. Каждой магической технике соответствует определенный Знак. Я буду собирать эти Знаки. Как в игре.

Уловив насмешку в выражении лица Киры, я поспешно добавил:

— Я, конечно, понимаю, что это не игра. Это жизнь, но игровые моменты в ней никто не отменял. Что наша жизнь? — фальшиво пропел я строчку (нейрочип неожиданно подсказал: это — ария Германа, Чайковский). — Игра!

Я вытянул из нагрудного кармана темные очки и нацепил на нос. Спросил шутливо:

— Ну что, Кира, пойдешь со мной собирать Знаки, знания и книги?

На самом деле я хотел знать, пойдет ли она со мной после того, как мы навестим Республику Росс. Не застрянет ли она в этой стране, наткнувшись на первую попавшуюся библиотеку? Прямо спросить было как-то неудобно. Она-то по сути не обязана следовать всюду за мной, как собачка или наложница… Кира — спутник не такой идеальный, как Витька, но тоже ничего. Я к ней привык и не горел желанием потерять ее — пусть и по менее трагичным причинам.

В глубине души я испытывал вину перед ней. Кайфую тут, общаюсь с привилегированным классом, холят и лелеют меня, а она предоставлена сама себе, и всем на нее начихать. Де-юре она — моя наложница, что само по себе для нормального человека звучит как оскорбление, а де-факто — вообще пустое место.

Никто ее, понятное дело, не держит, но…

Короче, основная проблема между мной и Кирой — неясность наших взаимоотношений. Кто мы друг для друга? Витька и я — друзья-товарищи. А Кира? Будь она парнем или старой бабкой, было бы проще. Легко было говорить феминисткам в эпоху буржуев, что мужчина должен смотреть на женщину в первую очередь как на человека, а потом уже различать некоторые половые различия.

А что если эти различия постоянно лезут на глаза?

Да и не виноваты мы, мужики, что родились похотливыми самцами. Нас, между прочим, женщины рожали. И природа такими сделала — вините и ругайте самих себя и природу.

Я никогда (насколько помню по жизни в эпохе буржуев), в сущности, не страдал излишней похотливостью. И, судя по рассказам сиберийцев, в реальной жизни тоже чрезмерную “самцовость” не демонстрировал. Был, скорее, замкнутым социофобом, нежели сексуально озабоченным донжуаном со слюнявым ртом и шаловливыми ручками.

Но когда долго путешествуешь по совершенно необитаемым местам с молодой девушкой наедине, а ближайшая полиция нравов осталась в далеком прошлом, ситуация становится неоднозначной.

Будь на месте Киры Аня-комбайнерша, мы бы давно определились со статусом по отношению друг к другу.

А вот Кира — совсем другой фрукт.

Она не кокетничает, не заигрывает, не допускает ни малейших двусмысленных намеков. Зато отлично владеет ятаганом, которым отрубит все, что потянется к ней без ее ведома и согласия…

Естественно, было бы странно, начни она заигрывать со мной в присутствии Витьки. Или сразу после его гибели. Так что у нас не было времени и возможности определиться. Отсюда возникало много неясностей.

Поэтому я и задал этот вроде бы прямой вопрос, который, тем не менее, заключал в себе больше, чем представлялось на первый взгляд.

Я думал, что она ответит коротко — “да” или “нет”, — и на этом разговор закончится. Но Кира отошла на шаг и с непривычной торжественностью заявила: