— Боролся с чувством вины? — спрашиваю, глядя на отчима снизу вверх. Мне нисколько не жаль Ара — напротив, внутри зарождается что-то тёмное, гнетущее, так сильно напоминающее ненависть. Мало того, что Турчин, пусть и не специально, но загубил жизнь Геры, так он ещё и надо мной измывается как хочет!

— Скорее, не хотел эту вину признавать, — бросает напоследок Вадим и уходит. Правда, через пару шагов резко тормозит, бегло смотрит на часы, а потом на меня. — С днём рождения, Тася! И, пожалуйста, иди спать!

Необдуманные глупости — моё всё.

Ты тоже мой!

Кабинет психолога

Конец ноября

— Вы обещали, что станет легче!

Выныриваю из своих воспоминаний. Во рту пересохло. Да и с каждым новым словом становится сложнее дышать. Зря я купилась на уговоры психолога и пустила постороннего человека в свою душу. Моя чернильная пустота не терпит встряски, теперь знаю, но остановить расползающееся по венам уныние не в моей власти.

Ещё эта дурацкая метель за окном. Как в тот день, один в один…

— Я не обещала мгновенного результата, девочка! — Татьяна Ивановна щекочет меня въедливым взглядом. Она давно переместилась в уютное кресло, а кофе в её чашке уже час назад закончился.

Наш сеанс затянулся, и папа, уверена, не находит себе места. Но сегодня мы не ищем лёгких путей.

— Зачастую лечение бывает болезненным, — в подтверждение моих домыслов произносит Татьяна Ивановна, задумчиво постукивая пальцами по плюшевой обивке кресла. — Но результат того стоит. Так что же произошло дальше? Ты послушала отчима и съехала?

— А вы сами как думаете?! — огрызаюсь в ответ. Меня бесит, что эта женщина без стука врывается в мою голову и хозяйничает там, как у себя дома.

— Думаю, Мещеряков не сказал тебе всей правды. Я угадала?

— Так нечестно! — закатываю глаза. — Вы наперёд знаете финал.

— Согласись, к любой концовке можно прийти различными путями.

— О чём вы?

— Боюсь прозвучать грубо, но у нас у всех один финал. — Грустная улыбка касается губ Татьяны Ивановны. — И в этом смысле жизнь — это просто дорога к финишу. Какой она будет, мы выбираем сами. Глупо останавливать выбор на той, что под горку и без препятствий. Это с виду она самая простая, а на деле просто самая быстрая.

— Выходит, я дура! — хмыкаю, не скрывая горечи в голосе.

— Почему же, Тася? — Татьяна Ивановна ведёт бровью, делая вид, что не понимает.

— Я выбрала именно такую! — чеканю грубо.

— Ещё не поздно свернуть, — подмигивает она и снова улыбается — на сей раз по-доброму и искренне, отчего желание спорить мгновенно улетучивается.

— Ладно! — закрываю тему и с новой силой начинаю заламывать пальцы на руках. Знаю, что дальше последует лавина вопросов, и даю психологу ещё один шанс вернуть меня к жизни.

— Как ты думаешь, почему отчим не сказал тебе правду? — Татьяна Ивановна не заставляет себя долго ждать.

— Не потому, что не хотел, — зачем-то оправдываю Вадима. Впрочем, я просто пытаюсь быть честной. — Уверена, Мещеряков и сам до сих пор её не знает…

— А ты? Тася, ты знаешь правду?

— Сейчас — да.

— Расскажешь?

— В ту ночь я ошиблась. Сделала по-своему. Позволила дурацкому состраданию взять над собой верх. Я пожалела об этом, сильно, хоть и не сразу.

— Что ты сделала Тася?

— Шагнула в пропасть и до сих пор лечу вниз.

Май

Дом Мещерякова

Наша жизнь — череда событий, ярких эмоций, однообразных секунд, а ещё бесконечный выбор. Каждое мгновение мы сами решаем, о чём думать, что чувствовать, куда идти… Порой ошибаемся и долго корим себя за ошибки. Но чаще всего перекладываем этот самый выбор на плечи других.

Вот и Вадим всё решил за меня. Дал указания, напомнил о моём обещании съехать и ушёл. Он оказал мне услугу, указав путь к нормальной жизни. Только я в очередной раз всё делаю по-своему.

В комнату к спящему Гере я захожу решительно, хоть и стараюсь не шуметь. Осторожно прикрываю за собой дверь и на цыпочках крадусь к его кровати. Прислушиваясь к ровному дыханию Савицкого, уговариваю себя, что только взгляну на него и сразу уйду. Но стоит в тусклом мерцании ночника рассмотреть его одинокую фигуру, как сердце сжимается от бесконечной жалости и боли. Ещё не поздно уйти, но я снова предпочитаю остаться.

Сажусь на пол у изголовья кровати и долго ласкаю взглядом побитое лицо Геры. Не знаю, что снится Савицкому, но прямо сейчас он кажется мне таким спокойным и умиротворённым, что я забываю о своей роковой роли в его жизни и осмеливаюсь прикоснуться. Пальцами провожу по жилистому запястью и аккуратно поднимаюсь выше. Ловлю каждый вдох Геры и силюсь понять, каково это — постоянно жить прошлым. Незаметно поднимаюсь к его лицу. Чувствительные подушечки пальцев царапает жёсткая щетина на его щеках. Обвожу каждую ссадину, умоляя её как можно скорее бесследно пройти, и позволяю себе коснуться коротких волос Геры, игриво проскальзывающих сквозь пальцы, а я от удовольствия прикрываю глаза. Касаться Геры — как ходить по канату без страховки: безумно страшно и опасно, но, раз попробовав, остановиться уже не можешь.