В тот вечер нас пригласили на ужин в несколько вигвамов, и мы провели в каждом по полчаса. Часов около девяти или попозже мы вернулись к нашему другу.

– Мы выкурим трубку или две, прежде чем лечь спать, – сказал он и придвинул к себе доску, на которой резал и смешивал табак и l’herbe. Откинулся дверной полог и вошла женщина – очень, очень старая, сгорбленная, морщинистая и седая, и упала на колени, сжимая и разжимая свои иссохшие руки.

– Здравствуй, старая женщина, – сказал Одинокий Человек, прервав свою работу и приветливо глядя на нее – нож замер над кучкой нарезанных листьев. – Сажи, что мы можем для тебя сделать. Нужна ли тебе еда или табак?

– О вождь, – простонала она, – великий и щедрый сердцем, я прошу тебя о милости во имя твоей любви к твоим прекрасным женам. Выслушай меня: Моему внуку Бегущему Орлу, этим вечером стало очень плохо и сейчас он лежит при смерти. Он долго болел и звал многих целителей, он отдал им все свое имущество, но никто не смог ему помочь. Я пришла умолять тебя взять свою священную трубку и помолиться за него. Он ничего не может тебе дать, его последняя лошадь ушла к этим целителям. Великий вождь, щедрое сердце, пожалей…пожалей…

Она упала и застонала так, как могут только старики и ослабевшие люди.

– Не плачь, не плачь, – сказал Одинокий Человек. – Разумеется, мы сейчас достанем трубку, мы выкурим ее и прочтем над ней молитвы. Быстрее иди к нему и вели ему прийти сюда.

– Ай-я! – воскликнула старуха. – Он не может идти. Он без сознания. Его нужно нести…

Жены Одинокого Человека вопросительно посмотрели на него. Он кивнул, они поднялись и вышли, и скоро вернулись с еще одной женщиной, неся на шкуре больного. Они положили его слева от костра, между ним и лежанкой одной из женщин. Он был очень изнурен и, видно было, долго страдал от терзавшей его болезни – возможно, это был рак, но точно не туберкулез. Казалось, что он спит.

Одинокий Человек и его главная жена покрыли свои лица охрой, священной краской, а потом Си-пи-ах-ки осторожно сняла священный сверток и священные мешочки и положила их перед свей лежанкой. Женщина достала из костра горящий уголек, достала из одного мешочка щепотку сладкой травы и бросила ее на уголь. Когда над ним поднялся священный ароматный дым, она очистила в нем свои руки, готовясь к церемонии. Потом женщины удалили с трубки все обертки, кроме последней – на самом деле это был чубук, к которому можно было присоединить любую чашечку.

Одинокий Человек взял протянутую ему красную краску и, склонившись над спящим, нарисовал на его лице символы небесных богов. На лбу – Солнце, на подбородке – Луну, на щеках звезды. Пока все это происходило, больной несколько раз пошевелился.

Теперь, перед тем как снять последнюю обертку, было спето много песен, и наконец священный чубук, украшенный рисунками, перьями и привязанными к нему полосками разноцветного меха, появился на свет и был поднят с того места, где лежал. Первой была песня Накидки. Я слышал, как некоторые говорили, что эти индейские песни – какофония и тарабарщина. Эти люди в музыке совершенно не разбираются. О классической музыке они сказали бы то же самое. Например, эта песня Накидки – великолепное печальное произведение, выражающее благоговение и преклонение перед неизвестным, и для понимающего уха звучит она не хуже любой мессы.

Они затянули песню, и звук их голосов разбудил больного. Он открыл глаза, и они стали широким от ужаса, когда он увидел нас, сидевших вокруг него.

– Стойте! Стойте! – крикнул он и приподнялся, опираясь на слабую, дрожащую руку и подняв другую, словно желая отвести удар. Одна из женщин, его жена, подскочила и уложила его обратно.

– Пустите меня, – простонал он. – Заберите меня отсюда, от этой страшной трубки, которая наслала на меня болезнь.

– Ох, сынок, успокойся, – воскликнула его бабушка.

– Он не знает, что говорит, – печально сказала его жена. – Не слушай его, Одинокий Человек.

– Я знаю, что говорю, – крикнул больной. – Я умираю и все тебе скажу. Я проиграл, и я знаю это. Я тот, кто много раз пытался убить тебя, Одинокий Человек, и я бы это сделал, если бы не твоя ужасная трубка. Ее сила сильнее моей, она защищает тебя и каждый раз тебя спасала. Заберите меня отсюда, женщины, и дайте мне умереть где-нибудь, пока он не захочет убить меня прямо здесь.

– Скажи мне, зачем ты все это делал? – спокойным голосом спросил его Одинокий Человек, наклонившись над ним. – Что я сделал тебе такого, что ты захотел отнять мою жизнь?

– Что ты сделал? Ты взял женщин, которых хотел взять я. Я их любил. Если бы я убил тебя, они могли бы стать моими. Заберите меня отсюда, женщины, прямо сейчас.

– Друг, – сказал Одинокий Человек, – я прощаю тебя. Мы забудем все, что ты сделал, и попробуем излечить тебя. Если мой талисман, который ты видишь, сможет тебе помочь, мы попросим его помочь вернуть тебе здоровье. Си-пи-ах-ки, спой песню еще раз.

Женщина в изумлении уставилась на него.

– Что? – воскликнула она, – ты просишь меня петь и молиться ради того, кто причинил нам столько обид, кто заставил нас жить в страхе за твою жизнь и все эти годы дрожать от страха все эти годы? Я отказываюсь.